Превед победителю - Анна Козлова

— Чем вы там занимались? — подхватила жена Самочкина, допив пятый стакан апельсинового сока.

— Тем же, собственно, чем вы занимаетесь здесь, — отбивалась я. — Сначала я достигла «больших успехов» в стриптизе, а потом встретила мужчину, который взял на себя заботы о моем содержании по причине того, что ему нравилось, как я трахаюсь.

— О господи, Лиза, — поморщился Андрей, — зачем же так деструктивно?

Я просто не успела послать его на хуй, потому что Ольга вошла в азарт и, судя по всему, вознамерилась устроить мне настоящий блиц-опрос.

— Какое у вас образование? — насмешливо спросила она.

— Высшее. — Я залпом допила вино и с грохотом поставила бокал на стол.

— И с высшим образованием вы поехали в Эмираты, чтобы… чтобы… — очевидно, она считала в какой-то мере ниже своего достоинства вербально обозначить цель моего отъезда в Эмираты.

— Да, вы абсолютно правы, — ответила я. — С высшим образованием тоже можно смотреть на всю эту гребаную жизнь не из-под жалюзи мелкого рекламного агентства, где один-единственный коридор воняет мочой до умопомрачения, хотя сортир находится в самом его конце, а в упор и созерцать ее повсюду, не морщась при виде непривлекательных ее сторон. Можно жить и совершать безрассудные поступки, спать с миллионерами, а через год остаться с голой жопой, но в семьдесят лет все равно осознать, что жизнь была вам интересна и вы не просрали ее за экраном офисного компьютера и журналом Cosmopolitan, который читали в метро по дороге домой, надеясь, что он поможет вам понять, как встретить мужчину своей мечты. Высшее образование — это, знаете ли, не прыщ на заднице, ощущая который вы должны гордиться, презрительно посматривать на домохозяек и приходить в ужас от рюмки водки, — это ведь неминуемый шанс спиться и ничего не достигнуть, а также шарахаться от людей, которые курят, — вы ведь можете стать пассивным курильщиком, и рак легких помешает вам прийти к вашим заоблачным целям. В конечном счете, — меня несло, и я понимала, что нужно уходить, — вы достигнете посредственного места клерка в какой-нибудь долбаной конторе, где вас всю жизнь будет ебать в жопу начальник-двоеженец, вы даже не родите детей, искренне полагая, что они помешают вам стать русским Биллом Гейтсом, и в старости вас будут преследовать ночные кошмары, что нужно вставать и идти на работу, а просыпаясь, вы будете рыдать, вспоминая того парня, который хотел вас, но которому вы не дали, следуя советам Cosmopolitan.

— Ты напилась, — покровительственно сказал Андрей.

— Возможно, — ответила я, поднимаясь из-за стола и роняя сумочку на пол, — во всяком случае, этот неопровержимый факт освобождает меня от правил этикета и необходимости гробить вечер в обществе самодовольных бездарей, считающих себя вправе осуждать меня за то, что я иногда брала деньги за секс, в то время как им самим платят зарплату лишь потому, что пять дней в неделю в течение каждого гребаного месяца они нежно лижут жопу боссу.

Уходя, я сбила стул, но, естественно, не собиралась возвращаться и, рабствуя, поднимать его — по понятным причинам я не слишком дорожила своей репутацией в «шикарном, уютненьком ресторане», где по вечерам собирались пидоры и люди, чьи успехи в рекламировании собачьего корма так вскружили им голову, что они не могут прийти в себя и купить хотя бы машину (когда я стояла и, покачиваясь, ловила такси, Самочкины пулей вылетели на улицу и устремились в закрывающееся метро).

Дома меня ожидал разрывающийся телефон — звонила Люба.

— Это какой-то пиздец! — крикнула она, когда я одной рукой взяла трубку, а другой пыталась расстегнуть застежки на туфлях, чтобы избавиться от них.

— В чем дело? — взволнованно спросила я.

— Не знаю, с чего начать, я звоню из машины, — сказала Люба, как будто этот факт мог как-то объяснить ее замешательство.

— Надеюсь, Дауд покончил с собой? — спросила я.

— Дауд ищет тебя по всем притонам Дейры и не верит, что ты улетела в Москву, — после этой фразы в трубке раздался характерный «чпок», и я поняла, что Люба открывает зажигалкой бутылку пива, — твоя сестра настолько охамела, что приперлась ко мне и просила телефон Роберта, но я, разумеется, послала ее на хуй. Мне все звонят по сто раз на дню и спрашивают, что случилось. Рассказав эту историю двадцать раз, я начала уже просто вешать трубку. Но самое ужасное не это.

— А что? — спросила я, похолодев.

Люба зарыдала:

— Этот ебнутый дед узнал, что я спала с шофером, он обманул меня, сказал, что уехал на неделю, и специально вернулся раньше, я думаю, эта сволочь Дауд подговорил его, чтобы мне отомстить…

— И что дальше, что он сказал? — Я попыталась направить Любины пьяные рыдания в конструктивное русло.

— Он разводится со мной, эта сука нашел какую-то бабу, я уверена. У меня ни хуя нет, кроме тех денег, которые я клала в банк, но, ты же знаешь, половину я просрала на кокаин… — Люба бессильно замолчала и только всхлипывала в трубку.

— Ты что, идиотка? — изумленно поинтересовалась я (честно говоря, после двух дней, проведенных в Москве, жизнь в Дейре начала казаться мне каким-то милым французским фарсом, герои которого настолько наивны и чисты, что ежедневно наталкиваются на непреодолимую неспособность решить простые бытовые проблемы). — Он же не видел, как ты еблась с шофером?

— Нет, — сказала Люба.

— Возвращайся домой и устрой ему дикий скандал. Скажи, что с шофером спала я, — тебе даже не придется врать, что Дауд узнал об этом и хотел меня избить, а потом убить, что первое намерение ему удалось воплотить в жизнь, а второе — нет, потому что ты меня укрыла у себя, а потом препроводила в аэропорт. Дауд узнал об этом, пришел в бешенство и оклеветал тебя исключительно из лютой злобы. — Мысленно я поражалась собственной находчивости (вот что значит один день не напиться!).

Люба была в восторге. Мы несколько раз повторили сценарий предполагаемого разговора с дедом, и она, окрыленная собственной невиновностью и как будто даже поверив в нее, поехала домой, обещав сразу перезвонить мне.

Я приняла душ, выкурила сигарету и уже легла в постель, как вдруг позвонил пьяный Андрей и под оглушительный рев педерастического притона начал просить у меня прощения за сегодняшний вечер.

— Слушай, — сказала я, — засунь свой сраный язык в свою сраную, раздолбанную жопу!

На этой оптимистичной ноте закончился еще один день моей новой жизни.

Через пару недель мое лицо настолько улучшилось, что стало возможно показываться в общественных местах без темных очков и тональной штукатурки. Я решилась позвонить папе.

Не знаю, с чем это связано, но каждый раз, когда в ответственный момент своей жизни я звоню папе, у меня начинает заплетаться язык, как будто я нажралась в жопу — именно это папа всегда и подозревает, — дрожат руки, я начинаю совершать нескоординированные, бесцельные движения, бью стаканы и в конечном счете чувствую себя полной идиоткой. Честно говоря, когда я, дрожа, набирала папин номер, я ожидала услышать холодный, бесстрастный голос, который после десяти минут издевательств, порекомендовал бы мне больше никогда его не беспокоить.