Кровь и лед - Роберт Мазелло

— Превосходная мысль, — согласился Рутерфорд, — но меня дожидается личный экипаж. Карета стоит на Риджентс-сёкл. Места в ней хватит всем.

На лице Мойры отразились одновременно восторг и испуг. Этот день принес девушкам столько неожиданностей… Жизнь, подобно обезумевшей лошади, понеслась галопом.

— Тогда пойдемте скорей, — объявил Рутерфорд, приглаживая бакенбарды кончиками пальцев. — Как говорится, куй железо…

— …пока горячо, — быстро ввернула Мойра, большая любительница завершать высказывания за собеседника.

Рутерфорд одарил ее одобрительным взглядом — взглядом, который дольше всего задержался на белой коже груди, проглядывающей из-под расстегнутого декольте.

— Вы совершенно правы, мисс Мулкаи, — ответил он, протягивая ей руку. — Разрешите вас сопроводить?

Секунду-другую Мойра пребывала в замешательстве — такой знатный господин в щеголеватой визитке жемчужно-белого цвета и вдруг ее привечает, — но Элеонор незаметно подтолкнула подругу локтем, и девушка взяла капитана под руку, после чего компания двинулась в путь.

Карета представляла собой брогам с фамильным гербом — львом, стоящим на задних лапах на скрещенных щитах, — запряженный двумя гнедыми лошадьми-тяжеловозами шайрской породы. До сих пор Элеонор не понимала, в какой мир окунулась, но это — семейная карета, легкость, с какой мужчины сорили деньгами (лейтенант, как ей показалось, вообще не знал меры в мотовстве), — расставило все точки над i: они обе заплыли в бурные воды, удержаться на плаву в которых им не по силам.

Изнутри карета была обита мягкой кожей с приятными на ощупь мелкими бугорками, под сиденьями лежали меховые пледы, также с вышитым изображением семейного герба. Подножки кареты поблескивали полированным красным деревом, а в передней стенке, там, где сидел кучер, располагалось похожее на дверку мышеловки маленькое откидное окно с рукояткой, украшенной кисточкой. Хотя капитан заверил их, что места хватит всем, получилось весьма стесненно — Рутерфорд был слишком уж рослым мужчиной, а Мойра — довольно пышнотелой. Дополнительного пространства требовала и умопомрачительная шляпка мисс Уилсон. Синклер вежливо предложил Элеонор и Мойре сесть между ними, чтобы девушки могли смотреть в открытые окна и наслаждаться проплывающими мимо видами.

Большая часть маршрута пролегала по сельской местности. Аскотский ипподром был выстроен в 1711 году на окраине Большого Виндзорского парка, на свободном от леса участке поблизости от селения Ист-Кот. На зеленых лугах паслись овцы и коровы, а фермеры и члены их семей занимались будничными делами, изредка прерываясь, чтобы поглазеть на проезжающую шикарную карету капитана Рутерфорда. Какой-то мальчуган с тяжелыми ведрами в обеих руках встал как вкопанный, не в силах отвести глаз от экипажа. Элеонор отлично понимала его восхищение; она и сама не раз испытывала нечто подобное при виде проезжающих мимо богатых карет, размышляя, каково это — ездить в них, быть богатым землевладельцем или урожденным аристократом, который всю жизнь проводит в роскоши. Когда всего лишь на короткий миг глаза девушки и онемевшего мальчишки встретились, Элеонор захлестнул целый шквал эмоций — ее первым порывом было крикнуть, что в действительности она не принадлежит малочисленному кругу избранных, что она обыкновенная простолюдинка, родившаяся на ферме, и ей, как и ему, уготована судьба жить скромной жизнью.

И тут произошло нечто странное. Она слегка склонила голову набок, как, по ее мнению, сделал бы аристократ, и в груди вдруг разливалось чувство трепетного восторга, гордости и радости оттого, что удалось ввести окружающих в заблуждение. Так однажды в детстве, будучи еще совсем маленькой девочкой, Элеонор нарядилась в платье принцессы и расхаживала по деревенской ярмарке, думая, что селяне в самом деле принимают ее за представительницу знатных кровей.

— После выигрыша во мне просыпается зверский аппетит, — заявил Синклер. — Как вы смотрите на то, чтобы поужинать в моем клубе?

— А может, лучше в моем? — ответил Ле Мэтр — или Француз, вспомнила Элеонор. — Принимая во внимание некоторые обстоятельства относительно мистера Фитцроя, — добавил он, выразительно посмотрев на товарища.

— Ерунда! Он не представляет никакой опасности, — заявил Синклер, хотя Фитцрой требовал сатисфакции с тех самых пор, как его выкинули из окна публичного дома. — Что скажете насчет холодного мяса, сыров и портвейна, лучше которого не подадут даже в клубе Француза?

Элеонор не знала, что ответить, — события продолжали развиваться в стремительном темпе, и она была не в силах их обуздать.

Так как возражений не последовало, Рутерфорд назвал идею Синклера замечательной и громко постучал костяшками пальцев по окошку за головой.

В открывшемся окошке показалась голова кучера.

— Пэлл-Мэлл, клуб «Лонгчемпс», — бросил Рутерфорд.

Извозчик кивнул, окошко захлопнулось, и карета, громко стуча колесами, припустила вперед по деревянному мосту.

Плотно прижатая плечом лейтенанта Копли, Элеонор откинулась на спинку плюшевого сидения, раздумывая, чем может закончиться столь восхитительное приключение.

7 декабря, 8.00

Утром, одевшись и даже не выпив кофе, Майкл первым делом проведал птенца поморника, которого успел окрестить Олли в честь другого несчастного беспризорника — Оливера Твиста.

Решить, что с ним делать (или с ней, так как выявить пол птенца на этой стадии развития крайне сложно), было весьма непросто. Взрослые поморники, к слову сказать, птицы довольно подлые, имеющие скверную привычку нападать на слабых. Майкл своими глазами видел, как два поморника отвлекали самку пингвина от потомства, а когда выманили ее на приличное расстояние, один из них выхватил пингвиненка из гнезда, утащил в сторону и расчленил пищащее создание на фрагменты. То же самое они могут сделать и с Олли, рассуждал журналист, пока птица немного не подрастет и не оперится. Однако после консультаций с несколькими сотрудниками базы, включая Дэррила, Шарлотту и гляциологов Бетти и Тину, он пришел к заключению, что наилучшим местом для Олли будет защищенное укрытие где-нибудь снаружи.

— Если вырастишь его здесь, он никогда не сможет приспособиться к жизни на воле, — сказала Бетти, и Тина горячо ее поддержала.

Женщины своими белокурыми волосами напоминали Майклу валькирий.

— Устрой птенца на ледовом дворике позади нашей лаборатории, — сказала Тина, — и он сможет брать лучшее из двух миров.

Ледовым двориком называли небольшую огороженную площадку позади гляциологического модуля, где на промаркированных стальных подставках хранились, словно бревна, цилиндрические пробы льда, которые ученые готовили для распилки и анализа.

— У меня как раз освободился контейнер из-под замороженной плазмы, — добавила Шарлотта. — Думаю, из ящика можно было бы соорудить неплохой кров для твоего малыша.

Разговор все больше напоминал Майклу обсуждение школьного задания на уроке биологии в младших классах.