На пути Орды - Андрей Горюнов

– А-а! – закивали мужики, схватывая мысль на лету. – Этого насыпем!

– По самое, по «не балуйся»!

* * *

Оглобля уже стоял с краю толпы, – среди баб, – и изо всех сил вникал в ситуацию:

– И что говоришь, девок наших захапать хотели?

– Ну, так!

– Вот же разбойники, во оглоеды!

– Ироды.

– …Так, так! Этого простить не можно! Никак!

Со стены кто-то зычно крикнул:

– Приближаются, бабы! Давайте-к отсюда!

– Ты, дедушка, – обратился Аверьянов к старику Афанасичу. – Давай, иди татар сторожить, до ментов. Замки у вас здесь отстойные, могут не выдержать…

– Это чего ж я-то? – обиделся Афанасич. – Я не стар, еще и семидесяти весен не прожил… Стрелой – белке в глаз…

– Тогда ты давай! – Коля повернулся к женщине, любовавшейся его трехцветкой. – Петровной звать тебя? Постережешь?

– Еще чего! Я мужу во всех делах помощница…

– Так, верно! – кивнул Глухарь. – Завсегда.

Коля обвел взглядом людей, ища самого слабого…

– А я! – вызывается трусоватый Оглобля. – Постерегу, чего уж… да и накажу…

– Давай, – кивнул Коля, не обратив в пылу накатывающейся стычки на последнее слово Оглобли. – А где же старший-то у вас? – вдруг осенило Колю. – А, мужики?

– Князь? Драгомир Бориславович? Да с дружиной он…

– Еще вчера…

– Во Новгород… Сбежал!

– За каменные стены!

– За старшего у нас теперь Афанасич!

* * *

Подскакав к крепости на расстояние, чуть меньшее длины полета стрелы, татарский разъезд резко сбавил темп, а затем и вовсе остановился. Всадники, что называется, пританцовывали на месте, затрудняя возможность прицелиться в них…

– Их слишком мало для штурма, – сказал Афанасич Коле.

– Я так считаю, что их вовсе нет… – ответил Коля.

Главный татарин, тот, что в красной шапке, что-то истошно и командно крикнул.

– Требует ворота открыть… – перевел Коля. Татарин крикнул еще что-то. – Пленных выпустить… Ну, да – держи карман шире… – подмигнул он Афанасичу.

– Карман? – напрягся старик, вспоминая.

– Раскатал губы… – пояснил Коля.

– А-а-а… – рассмеялся старик. – Остро сказано!

– Требует, чтобы мы на колени встали… Хлебом-солью встретили… – продолжал бегло переводить Коля. – И за это они нас не будут убивать, но зато сделают с нами все что захотят…

– Не понял? – удивился старик.

– Этого и я не понял, – согласился Коля. – Звучит двусмысленно.

Откричавшись, татарин поднял правую руку, словно готовясь, махнув ею, дать приказ к наступлению.

Коля приложил к губам мегафон.

– А хохо – не хохо?…. – прогремело над полем. – Что, чмо, рыло давно тебе не зенковывали? Отфрезерую хлебало-то!

– Что ты ему сказал по-татарски?

– Почему по-татарски? – удивился Коля. – Я по-русски сказал. – Взяв мегафон, Коля добавил: – Не сусоль? По всей морде-то?

– Теперь-то понятно! – обрадовался Афанасич. – Предупреждай, когда по-русски, – добавил дед. – По-нашему-то я понимаю.

Татары, изумленные громкостью ответных реплик, нервно заерзали в седлах… Они явно не поняли смысла ответа…

– Хорошая штука! – восхитился Глухарь, указывая на мегафон. – Я неплохо слышать стал. Как в молодости.

– Буду уезжать – жене твоей подарю! – пообещал Коля.

Брови Глухаря взлетели вверх от невиданной щедрости иноземного князя…

– А теперь по-татарски! – предупредил Коля и выдал в микрофон мегафона довольно витиеватую монгольскую фразу…

Татар словно током ударило. Они взвились, подняв коней на дыбы.

Коля добавил еще…

– Ох, как их забрало! – изумился Афанасич. – Что ответил-то?

– Я сообщил им, что сопротивление бесполезно, что двести шестая часть вторая из УК моей юности, злостное хулиганство, – прямо для них, мне кажется, писана… И еще я приказал им немедленно спешиться и, сложив оружие, сдаться без боя.

– Врет, – шепнул Жбан Шилу. – Я понял, что он им сказал…

– Я тоже, – кивнул Шило. – Вместе ж обучались, когда с купцами до Астрахани бегали…

– Нам-то переведи! – напрягся Глухарь. – Я-то дома сидел, в Астрахань не бегал.

– Это смертельное восточное оскорбление, – объяснил Жбан. – Он сообщил этому татарину в лисьей шапке, что самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба… – Жбан изобразил непристойность, опасясь при женщинах назвать ее словом.

– Трахал, – подсказал Аверьянов.

– Хорошее слово! – согласился Жбан. – Хоть в церкви в проповедь вставь! …В общем, самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба трахал могилу его прадедушки без особого удовольствия.

– Чего? – не понял Глухарь.

– Верблюд. Могилу прадедушки! Трахал! – крикнул Шило, громче мегафона.

– Так ведь трахнуть, и убить ведь можно! – заметил Глухарь.

– «Трахнуть» вот что означает, вот, смотри! – изобразил Шило еще раз, уже куда более интенсивно, чем в первый, не замечая в запале нескольких пар веселых женских глаз, смотревших снизу.

– Да понял я, что это означает! – заверил Глухарь. – Я не понял, зачем ее верблюд трахал.

– Ну чтобы оскорбить!

– Да разве бабу этим оскорбишь?! – Глухарь чуть не упал с настила от изумления.

– Мо-ги-лу!!! – заорал Жбан прямо ему в ухо.

– Да как бы ее ни звали! – отрезал Глухарь. – Ей только дай!..

– Тьфу, дурак глухой!

– А вот это ты зря! – мрачно сказал Глухарь, прочтя сказанное по губам. – Я и наказать могу.

– Татар вон лучше накажи, вон как взвились!

– Все, Коля, верблюда и могилу прадедушки они тебе не простят! Я б не простил.

– А я и хотел раззадорить.

* * *

Внезапно, неожиданно для всех, татары сорвались и понеслись прочь от крепости…

– Уходят? – изумился Глухарь.

– Из-под наших стрел уходят, – язвительно хмыкнул Шило. – Тупой ты Глухарь, как лапоть.

– И слышит он плохо… На твое счастье, – кивнул Жбан, беря в руки лук на изготовку.

Нарастающий, как снежный ком, вал событий все больше и больше не нравился Коле…

Сделав в поле плавный разворот, татары рассыпались и понеслись на крепость, поднимая луки…

– Да это не шпана… – догадался Коля. – Это банда какая-то…