Сотворение мира - Гор Видал

Я с отвращением смотрел, как жрицы танцуют с евнухами. С первого взгляда было и не различить, где жрица, а где евнух, — на всех были женские одежды. Вообще-то, евнухи одевались лучше жриц. Никогда не понимал почтения невежественных народов к Анахите, Кибеле или Артемиде — какое бы имя ни носило это ненасытное божество.

В Сардах в день богини молодые люди, желающие служить ей, отсекают себе половые органы и бегут по улицам, держа в руке то, что отрезали. Менее ревностные поклонники богини почитают за благо быть обрызганными кровью новоиспеченных евнухов. Это нетрудно, крови хватает. В конце концов обессиленные самодеятельные евнухи бросают свои отрезанные органы в открытые двери какого-нибудь дома, и его владелец обязан впустить бросившего и выходить самозванца.

Я не раз видел эту церемонию и в Вавилоне, и в Сардах. Поскольку молодые люди выглядят совершенно невменяемыми, думаю, они предварительно напиваются хаомы или какого-то иного помутняющего рассудок напитка, колхидского меда например, который вызывает галлюцинации. Иначе я не могу себе представить, как человек в здравом уме может таким образом служить какому бы то ни было демону.

В тот день в Сардах я видел, как один несчастный бросил свои половые органы в открытую дверь, но не попал и истек кровью прямо на дороге. Считается кощунством прийти на помощь будущему жрецу Кибелы, не сумевшему, как это случилось, найти подходящего дома для своих гениталий.

Церемония служения Кибеле была нескончаема. Фимиама накурили столько, что образ высокой богини, стоящий, точнее, стоявший в греческом портике, был за дымом еле различим. По одну сторону от богини стоял лев, по другую — две извивающиеся змеи.

Старик Ард находился рядом с верховной жрицей, выполняя все, что в таких случаях полагалось последнему представителю лидийской царственной династии. Жители Сард были в подобающем случаю экстазе, Артафрен с Гиппием старались не проявлять своей скуки. Милон, однако, зевал.

— Как я все это ненавижу! — как всегда по-мальчишески просто заявил он мне.

— И я, — совершенно искренне ответил я.

— Они еще хуже, чем наши школьные маги.

— Ты хотел сказать: маги, следующие Лжи. — Я соблюдал почтительность.

Милон хихикнул:

— Если ты жрец огня, что ты тут делаешь, вырядившись воином?

Прежде чем я придумал холодный, уничтожающий ответ, вдали показался скачущий во весь опор всадник. Он спешился и привязал коня прямо у храма, тем самым совершив святотатство. Артафрен удивленно смотрел, как вновь прибывший идет к нему с посланием в руках. Удивление его возросло куда больше, когда он прочел: ионийский флот встретился с афинским, и теперь корабли стоят на якоре у Эфеса. Хуже того, от Милета на юге и до Византия на севере все греческие ионийские города выступили против Великого Царя.

Через неделю Артафрен давал пир во дворце Креза. Не помню, по какому поводу. Помню только, что незадолго до полуночи один из гостей заметил, что в городе пожар. Поскольку Сарды построены бестолково, никто не придал этому значения: каждый день дома горят и каждый день их отстраивают. Эмблемой Сард должен быть не лев, а феникс.

Пока Гиппий напоминал нам в очередной раз о любви греков к его семейству, прибывали все новые сообщения: греческие войска высадились в Эфесе. Маршем идут на Сарды. Они — у городских ворот. Они уже в городе. Они подожгли город.

Артафрен не просто растерялся, он не смог этого скрыть — явный признак, что для большой войны такой человек не создан. Но с другой стороны, кто мог поверить, что банда безрассудных ионийцев и афинян наберется дерзости вторгнуться в глубь персидской территории и поджечь столицу Лидии?

Артафрен приказал собрать войска. Всепожирающее пламя превратило ночь в день, и мы, спеша в парк, где собиралось войско, ясно видели друг друга. Воины были готовы сражаться. Но где же враг? К тому же до неба вздымались красно-золотистые языки пламени, и некогда прохладная ночь зноем не уступала летним дням в Сузах.

Наконец показался один из помощников Артафрена. Нам «в строгом порядке» надлежало отступить к акрополю. К сожалению, приказ пришел поздно. Все пути из города были отрезаны пламенем, и нам оставалось одно: спешно идти на базарную площадь. Если случится худшее, мы по крайней мере сможем броситься в реку и переждать, пока пожар иссякнет сам собой. Что и говорить, эта мысль пришла в Сардах не одним нам. Когда мы подошли к ограде, на площади уже было не протолкнуться — горожане вперемешку с персидскими и лидийскими воинами давно заполнили ее.

Думаю, последний день мироздания будет похож на пылающие Сарды. Оглушительные крики людей, рев скота, грохот рушащихся зданий, когда огонь по воле переменчивого ветра бросался то туда, то сюда.

Но уничтоживший Сарды ветер спас нам жизнь. Не будь он так порывист, мы бы задохнулись в огне, а так тяжелый воздух все же позволял дышать. К тому же окружавшая базар высокая стена служила защитой от огня. На самом базаре не загорелось ничего, кроме ряда пальм вдоль отражающей пламя глубокой реки.

Я молился Мудрому Господу, дрожа от мысли о расплавленном металле, который ожидает в конце земной юдоли. Никогда я не чувствовал себя таким беспомощным.

— Можно сделать плот и уплыть по течению, — сказал Милон.

— Прямо к твоим афинянам. Они перебьют нас, когда мы будем проплывать мимо.

— Ну у нас же будет плот… Можно поднырнуть под него, как эти люди.

Многие горожане барахтались в воде, держась за деревянные обломки или надутые бурдюки.

— Нужно сбросить доспехи. — Я предпочитал утонуть, чем сгореть, но в тот момент не хотелось спешить с окончательным выбором.

Милон покачал головой:

— Я не могу бросить оружие.

Профессиональный воин и наследник тирана, он должен был погибнуть с оружием в руках. Но вокруг не с кем было сражаться, кроме двух из четырех первоэлементов.

Внезапно на площадь вылетела лидийская конница, у одной из лошадей горела грива, так же горели косы ее всадника. Словно сговорившись, конь и всадник нырнули в реку.

К счастью, тут появился начальник штаба Артафрена. Не помню его имени, что с моей стороны черная неблагодарность — ведь он спас нам жизнь. Это был крупный мужчина, в руке он держал короткий хлыст и вовсю орудовал им, не делая различий между горожанами и воинами.

— Собраться! Построиться! Конница — налево, к стене! Пехота — поротно вдоль берега! К горящим деревьям не подходить! Горожанам — на другой берег.

К моему изумлению, мы снова превратились в дисциплинированное войско. Помнится, я подумал: теперь мы сгорим заживо в четком строю. Но огонь остался за ограждающей рынок стеной. Для греков, однако, это была не преграда. С громкой победной песней они беглым шагом приближались к базарной площади, но, увидев персидское войско в боевом порядке и лидийскую конницу, остановились как вкопанные.

Пока жители Сард бежали в укрытие, командир персов дал сигнал к атаке, и греки без звука ушли туда, откуда пришли. Конница пыталась преследовать их в объятых пламенем извилистых переулках, но греки оказались слишком проворными, а пожар слишком лютым.