Холоднее льда - Чарльз Шеффилд

Вильса Шир уже встала и теперь двигалась вперед, чтобы поблагодарить публику за аплодисменты. Тут Джон Перри впервые хорошенько ее разглядел. Музыка Вильсы могла быть титанической, но сама она была низенькой полной женщиной, очень смуглокожей и улыбчивой. Облегчение оттого, что ее сюита получила хороший прием, ясно читалось на ее лице, все еще красноватом от усилий. Она должна была знать, что это волшебно, что это будет исполняться еще, быть может, не одно столетие — но какое великое множество шедевров оказалось зашикано на премьере?

Джон снова воззрился на Вильсу Шир. Затем он вдруг понял, что наклоняется к Тристану Моргану, пока гром аплодисментов воспарял до заоблачных высот.

— Есть ли хоть какая-то надежда пройти за кулисы, чтобы познакомиться с Вильсой Шир? — Джона изумили собственные слова. Он вовсе не собирался этого говорить. — Я бы очень хотел ее поздравить, — добавил он. — Лично.

Нелл Коттер тащилась за двумя мужчинами, чувствуя себя совершенно позабытой. Ей очень нравилась музыка, и она слушала ее всякий раз, когда позволяло время. Но, судя по всему, для нее музыка не была делом такой колоссальной важности, как для Джона Перри и Тристана Моргана. Да и в любом случае добрая половина разума Нелл была во время концерта по-прежнему сосредоточена на Хильде Брандт.

Внушила ли Нелл директору научно-исследовательского центра мысль о том, что она непременно должна сопровождать Джона на Европу точно так же, как она сопровождала его в систему Юпитера? Она этого не знала. Брандт оставалась совершенно непроницаемой. А Глин Сефарис не проявил бы ни малейшего сочувствия, если бы Нелл проделала весь этот путь и не сумела изыскать какой-нибудь трюк, чтобы добраться до Европы. Сефарис ожидал, что репортеры будут делать все возможное и невозможное, чтобы покрыть расходы.

С такими вот мыслями, навязчиво засевшими в голове, Нелл получила от «Галилеевой сюиты» не такое сильное впечатление, какое, похоже, получил Джон. Однако Тристан Морган, судя по всему, счел желание Джона познакомиться с композитором самой естественной вещью на свете.

— Мы определенно сделаем попытку, — сказал он. — У меня есть друзья, которые должны пропустить нас за кулисы. Кроме того, я и сам хочу поздравить Вильсу. Только давайте подождем несколько минут, пока все уляжется.

Судя по тону Тристана, он испытывал к Вильсе Шир нечто большее, нежели просто восхищение. Теперь он вел их по коридору справа от концертного зала. Публика расходилась, но никакой спешки не было. Тристан шел против течения, и прошло еще минут десять, прежде чем он кивнул женщине в официальном платье, стоящей у входа в анфиладу комнат за сценой.

— Вильса у себя?

Женщина покачала головой.

— Еще туда не добралась. Она все бродит, пытается адреналин разогнать. — Она взглянула на Джона и Нелл. — Проходите, Тристан, если вы все вместе. Не думаю, что она расстроится.

Нелл снова оказалась в хвосте, когда они пустились по еще одному коридору, где она помедлила, чтобы сделать видеоклип закулисных помещений. Она оказалась далеко позади Джона и Тристана, когда они подошли к Вильсе Шир, прислоняющейся к массивной белой колонне. Нелл услышала представление и маловразумительное замечание Джона о том, как чудесно прозвучала новая сюита, даже на первом исполнении. Но она не могла видеть его лицо или лица Тристана и Вильсы, пока не подошла, чтобы встать рядом.

Нелл пододвинулась поближе к Тристану Моргану. И застыла, не на шутку озадаченная.

Джон Перри прошел вперед и теперь стоял почти вплотную к Вильсе Шир, возвышаясь над ней. Находясь в каком-то полуметре один от другого, они смотрели друг другу в глаза. Вильсе пришлось для этого запрокинуть голову. Оба молчали, но какой-то поток чувств явно перетекал между парочкой — достаточно сильный, чтобы начисто изолировать их от Нелл и Тристана.

Нелл открыла было рот, чтобы заговорить. И, пораженная, закрыла его. Ибо на лицах Джона и Вильсы застыли совершенно идентичные выражения, причем такие, каких Нелл Коттер, искушенная путешественница и закаленный репортер, никогда в своей жизни не видела.

Подобно Джону Перри, Нелл Коттер, Тристану Моргану и четырем сотням других ганимедских любителей симфонической музыки, Свами Савачарья тоже посетил премьеру в системе Юпитера «Галилеевой сюиты». Однако никому не удалось бы заприметить Сову среди публики. Мысль о том, чтобы сидеть в концертном зале, в окружении других людей, до смерти его ужасала.

Нет, разумеется, Савачарья не страдал агорафобией, да и человеческие толпы не так уж его расстраивали. Определенно нет. Он просто предпочитал собственную компанию чьей-либо еще. Как любое разумное существо.

А потому Сова посетил представление своим собственным оригинальным способом: посредством восприятия переданных в Совиную Пещеру звуков и видеосигналов, с кухней под рукой и массой лакомых кусочков еще ближе. Савачарье чрезвычайно понравилась новая композиция Вильсы Шир — он не сомневался, что куда больше, чем тем несчастным в концертном зале, которым приходилось сидеть друг у друга на головах и дышать друг другу в уши. Если же во время лихорадочного галопа «Амальтеи» Сова почувствовал, что там есть что-то, лежащее за пределами его понимания, а рядом не было никого, с кем он смог бы обменяться мнениями? Что ж, это просто предлагало ему очередное уединенное удовольствие, подобно хитрому шифру, который непременно поддастся грядущей атаке.

Савачарья был в превосходном настроении, когда концерт закончился — не ему приходилось давить людей, пробиваясь к узким выходам, — и устроился поудобнее для сеанса напряженной работы.

Один, ибо любой нормальный человек предпочитает работать в одиночестве. Единственный вопрос заключался в том, следовало ли усталое, неприятное слово «работа» прилагать к тому, что, по крайней мере по мнению Совы, должно было стать чистым, неразбавленным удовольствием.

Полетный самописец «Океана» был обнаружен. Затраты на поиск и восстановление получили благословение, в чем Сова и не сомневался, генерального инспектора Гобеля. Единственное условие заключалось в том, что Ярроу Гобеля следовало проинформировать о результатах и позволить ему периодически бродить среди трофеев Великой войны в Совиной Пещере.

И теперь полетный самописец, адресованный Свами Савачарье и аккуратно доставленный ему с центрального склада на Поясе, стоял перед ним. Сова уже подсоединил его к своей компьютерной системе. Запрашивая сведения самописца, он мысленно обмозговывал соответствующие пункты. Каждому клочку данных следовало приписать его собственный показатель достоверности согласно первому правилу савачарьеанского анализа: «Не существует такой вещи, как достоверная информация — лишь разные степени ненадежности и недостоверности».

Итак, только факты:

1. Великая война закончилась 25 июля 2067 года. Даже Сова вынужден был признать, что это было столь несомненным фактом, насколько жизнь вообще могла позволить подобное.