Избранница Звёздного лорда - Настя Любимка

— Ты все еще винишь меня, Дамир.

— Нет, что ты, — я ухмыльнулся. — Конечно не виню, ты же поступила правильно. Бросив управление дома на мальчишку, который в кратчайшие сроки обязан был пройти посвящение.

— Ты не был мальчишкой, Дамир.

— Я едва перешел рубеж зрелости, мама. Но да, мальчишкой я уже не был. Однако твоя поддержка мне была необходима. Как и всему клану, который ты бросила.

— Мне было плохо.

— Полагаешь, твоему ребенку было лучше? Или тот факт, что я мужчина сделал меня черствым и каменным? Для тебя он был мужем, для меня — отцом. Ты отвернулась не в самый лучший момент, мама. И прекрасно знаешь, что от твоих действий пострадал весь клан.

— Твоя кара настигла каждого, кто посмел…

— Кара? Слабину дала ты, Ильканта аль Кахар, а исправлять и наказывать, должен был я. Или, полагаешь, казнить более трехсот ритасов за раз легко? Или тебе назвать реальное число?

— Если бы ты не выставил свою казнь, как освобождение, никто бы и не помыслил о том, чтобы навредить роду. Не стоило говорить, что ты распустил слуг в то время, как все они были казнены…

— Я мог бы пуститься в оправдания. Но я не чувствую вины, мама. Ее нет, ты с детства знаешь, какую ношу тянет каждый высший. Ты одна из нас, но ты решила, что можешь сбежать и спрятаться. И если, после слов Атенаис я думал, что имеет смысл этот разговор. То сейчас понимаю, что давно знал ответ на свой вопрос, просто не хотел в это верить. Ты струсила, первая леди дома аль Кахар. Ты испугалась того, что должна была сделать. И из-за твоих действий, младшие ветви оказались в плачевном состоянии.

— Я отдала свою жизнь! Я умирала восемь дней кряду и…

— И явно не понимала на что шла.

Призрачное тело пошло рябью. Я знал, что она злится. Но ее злость была бессильной и имела привкус отчаянья. Нет, я слишком хорошо знал свою мать, чтобы верить в то, что ее помысли были чистыми.

Она прошла ритуал, выпив половину нашего клана. Не только она мучилась, отдавая свою жизнь. И пусть остальные выжили, но кто сказал, что им было легче? Кто сказал, что они не балансировали на грани? И пока я не стал главой клана, не мог им помочь? Первая леди дома аль Кахар забирала энергию из всех, кто принадлежал нашему роду. В противном случае, у нее бы ничего не получилось.

Разве думала она тогда о своих людях? Разве интересовалась тем, сколько мне потребуется времени, чтобы восстановить наших людей? Потому-то к айсе давно никто не прибегает. Более шестисот лет у высших кланов не было новых вливаний в айсе. Не было свежей крови и членов семьи, кто решился бы на этот жуткий ритуал. Моя семья во всем отличилась. Погиб сравнительно молодой глава, от его сына сбежала невеста, а мать вошла в айсе. Наш клан простили только потому, что я имел весомую поддержку. Потому что мне пророчили место отца. И я прошел все испытания с четью. Стал не только главой своего клана, но и главой Аритаса.

— Да не понимала, Дамир! Да пожалела! — некогда красивое лицо матери исказила гримаса отвращения.

Отвращения к себе самой и своим слабостям. Я это отчетливо понимал. Как и то, что мне уже не нужны извинения. Мать права, я давно не мальчишка.

— Неважно. — Я тряхнул головой. — Это давно уже неважно. А вот что меня не устраивает, так это твой эгоизм. Ты не имела права вмешиваться в мое сознание и притуплять мой разум. Ты подставила под удар не столько меня, сколько мою ритани. Я уверен, что остальные противились твоему самоуправству.

— Ты прав. — Женщина понурила голову. — Я поторопилась. Я поняла это, Дамир. Но поступить иначе не могла. Я вновь ее нашла, почувствовала. Мы все были ошеломлены и не желали тебе зла. А внешние обстоятельства… ты знаешь, я не могу многого объяснить, не имею права, но поверь, девочка вернулась домой.

Я вскинул голову и пристально посмотрел на мать. Я знал, что айсе заглядывают куда дальше, чем единственная жизнь. Они видят будущее своих потомков. Четко, ясно и точно знают, какая тропа и куда приведет. Вот только практически ничем не могут делиться с живыми. Существуют редкие исключения. Такие как обретение ритани.

— Она ритаска? — сам не понял, почему мой голос охрип. — Атенаис ритаска?

Ильканта и при жизни умела держать лицо, а уж после смерти… Она проигнорировала мой вопрос. Ничто из ее внешности не могло ни подтвердить, ни опровергнуть мою догадку.

У меня было лишь предчувствие, еще там на корабле. А теперь, есть острые подозрения, которые я обязан подтвердить.

Потому что если Атенаис ритаска и ей двадцать восемь лет, нашей свадьбе не бывать. Как минимум еще два года. А как максимум еще семь лет, потому что наши женщины становятся совершеннолетними в тридцать. А полностью созревают к тридцати пяти годам. Если брать Земное исчисление. Никто не позволит своей дочери выйти замуж раньше. Даже за меня, даже при условии, что она для меня стала ритани. Исключение возможно лишь в одном случае, если и я для нее стану ритани. Но…опять же, она не созрела, чтобы это понять и прочувствовать. И воспитывалась вдали от родины, не проходила посвящения и ритуал пробуждения родовых корней.

— Мне жаль, что я повела себя эгоистично. Наплевала на своих людей и тебя, но я никогда не желала тебе зла. Мной двигал страх одиночества и осознание той незавидной участи, которую я должна была принять. — Мать смотрела на меня неотрывно. — Мне стыдно признаваться в том, что я хотела иного итога от ритуала, но предки распорядились иначе.

— Иного итога? — я буквально задохнулся от гнева. — Ты хотела пройти тропою отца?

— Да.

У меня не было слов. Моя мать, ритани погибшего главы, вместо того, чтобы поддержать своих людей, которые также, как и она, были потрясены внезапной смертью того, кому подчинялись, стать для них утешением и найти утешение в них, эгоистично решила, что может всех бросить, отобрать их жизненную энергию, что бы уйти вслед отцу на его тропу перерождения. То есть родиться с ним в одно время и в одном месте. И если бы не решение предков, то так бы оно и случилось. А ведь я бы не позволил своей матери погибать в одиночестве. Да, существовала традиция. Незыблемая. Вдова высшего ритаса не имел права на личную жизнь. Но…моя мать была молода. Ей всего-то исполнилось триста семнадцать лет. И провести больше половины отмеренного времени одинокой женщиной, которая больше не могла стать матерью, не могла познать радость сильного плеча, на которое можно опереться, я не допустил бы подобного. Пошел бы против всех, однако, выбил бы для нее права на нового мужа. Мой отец не был для нее ритани. А значит, спустя время, ее сердечная рана бы затянулась.

Я усмехнулся, так вот почему предки ей отказали сделав частью айсе…

— Я оступилась тогда, когда больше всего была нужна тебе и нашему клану. И все эти годы боялась поговорить с тобой, смирившись, наблюдая за тем, как пустеет наш дом и как ты отчаянно не желаешь в него возвращаться. Я признаю свою ошибку, но я не могу ее исправить.