Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов

Шелковников между тем на чердаке уже давно деликатно ерзал на своем матрасике и даже, рискуя быть разоблаченным жильцами соседних квартир, страдальчески чихал, ронял на пол над комнатой аспиранта свою алюминиевую кружку, наконец решил помолиться о своем поступлении во ВГИК и с такой силой стал биться лбом об пол, словно заколачивал сваи, но Недобежкин был неумолим — он мечтал. Теперь, когда у него были в руках все инструменты, чтобы крутить-вертеть механизмом фортуны и своей судьбы, он, вместо того чтобы кинуться в пучину жизни, по привычке кинулся в пучину грез. Но надо сказать, что никогда не мечтал он так сладко и так ярко, как сегодня. Вот уже и Тигра несколько раз прыгала со стола прямо ему на постель и соскакивала на пол, где начинала то гоняться за своим хвостом, танцуя на задних лапках, то принималась выуживать пыль из солнечных зайчиков, пробивающихся из-за занавески, — уже и Полкан несколько раз лизал ему сначала руку, а потом и лицо, но Недобежкин мечтал.

Наконец Полкан совершил дикий акт вандализма, он схватил одеяло зубами, стащил его с мечтателя и поволок в дальний угол. Хотя в комнате было тепло, но без одеяла мечтать было совсем не так уютно. Тут раздался телефонный звонок. Делать было нечего, пришлось вставать. А вдруг это Варя Повалихина? Но это была не Варя.

— Как дела, Аркашенька? — Вкрадчивый голос мурашками пополз от телефонной трубки по плечу, разбегаясь по всему телу.

— А, это ты, Серега!

— Куда ты пропал, братец? К Гольденам не заходишь. У Повалихиных тебя нет, хотелось бы повидаться. Я у метро «Новослободская», может, заскочу сейчас?

Недобежкин оглядел комнату, ища улики своего богатства. Все драгоценности, за исключением тех, что так и остались с вечера лежать на столе, были убраны в чемоданы. Комната по-прежнему оставалась такой же бедной и ничем не примечательной, — разве что хламом, который натащил Недобежкин из своих поездок но глубинкам России, да теми предметами нищенского обихода, что были спрятаны в сумочку убитого старичка. Отказать другу было невозможно.

— Приезжай! — нехотя согласился аспирант, приглашая к себе в гости своего друга, Сергея Сергеевича Петушкова, знаменитого в литературных кругах постника и аскета.

— Ты не заболел? У тебя слабый голос, — участливо поинтересовался заботливый голос в телефонной трубке.

Недобежкину захотелось треснуть трубкой о стенку, чтоб раз и навсегда избавиться от этого елейного дружеского голоска.

— Нет, не заболел! Приезжай!

— Ты чем-то недоволен? У тебя что-нибудь случилось? — продолжал изо всех сил сострадать приятелю голос в трубке.

— Нет, ничего не случилось. Приезжай. — Недобежкин с раздражением повесил трубку.

— Вот черти! Один на голову уселся, — аспирант имел в виду Шелковникова, который спал на чердаке, — второй норовит на шею сесть со своей заботой. Вы еще, ребята, по спать не даете. Во дворе с утра визг, вчера до двух ночи были крики, вздохи! Вот и будь тут богатым человеком! Никакой анонимности. Даже понаслаждаться сокровищами спокойно не дадут. Думал, с утра займусь. Все газетками переложу, сделаю опись, а потом, раз меня Повалихина отвергла, пойду на бальные танцы. А ей с Шелковниковым отправлю букет.

Накрыв драгоценности газеткой, он взял швабру и кончиком (юлки постучал в потолок. Через несколько секунд раздался звонок в дверь. На пороге появился улыбающийся от счастья видеть своего хозяина Витя Шелковников.

— Доброе утро, уважаемый Аркадий Михаилович. Как ваше здоровье? Как вы спали? А я уж давно не сплю, все жду ваших распоряжений. Как только услышал, что вы стучите, пулей сорвался к вам. Кушать только очень хочется, но я могу потерпеть, если для вас надо куда-нибудь сбегать.

— Да, Витенька, сходи, пожалуйста, погуляй с моей собачкой, а потом все вместе сходим в ресторан, ко мне сейчас друг приедет.

— Гулять с собачками — это мое призвание! — сощурился хорошо выспавшийся бомж, принимая от хозяина поводок.

— Пойдем, дорогой песик. Какая хорошая собачка. Как его звать?

— Полкан.

— Полкан, какое чудесное имя! Полканушка! Пойдем погуляем!

Полкан, прорычав, но, впрочем, беззлобно, счел возможным довериться любителю кино, и они стали спускаться по лестнице вниз.

Недобежкин все еще ходил в трусах по комнате Достав из-под подушки кнут, который сунул туда перед появлением Шелковникова, он задумался, куда бы его спрятать. Уж больно этот бич был непоместителен.

— Куда бы его приспособить? — попробовал он спросить всезнайку, пригрозив тому своей плетью.

— Оденьтесь и под пиджачок, под мышку, наподобие кобуры, как шпионы пистолеты носят, — заторопился с ответом всезнайка, — а не то можно свернуть, он очень послушный кнутик, он очень даже запросто обернется вокруг вашего запястья наподобие ременного браслета, и рукоятка сожмется. Попробуйте. А чуть что — только дернете узелок и хлещите кого и как вашей душе угодно, — подобострастно оттараторил всезнайка.

— А его кто-нибудь случайно не развяжет?

— Никак нет-с, вы его на мертвую петельку под свое заклятье завяжите, только заклятье не забудьте, а то он так до смерти и будет висеть на руке Только заклятье-с никому, даже мне, вслух не говорите. Вот и все.

— А ты что засюссюкал?

— Для вежливости, я очень кнутика вашего боюсь. Боюсь — значит, уважаю.

— Боишься, значит?

— Боюсь.

— Да кто ты?

— Битый.

— Как понять — битый? Имя, что ли, такое?

— Вот как вам угодно-с, так и понимайте. Битый. Натерпелся. За меня всех небитых дают, а никто не отдает. Битые много знают. Вот вы кнутиком хлестнули, а отдачей все по мне, все по мне. Кнут ума прибавляет. Это верно. Вы сразу поняли, что кнут ума прибавляет и уважения. Но уж больно страшно.

— Что ж ты не убежишь?

— Не могу-с, я к вашему кнутику привязан. Да мы еще побеседуем, к вам дружок ваш сейчас придут, так что вы кнутик навяжите себе на запястье, он только с виду большой, а когда надо, и до шнурка сожмется. Чего еще изволите?

— Пореже мне надоедай, — приказал аспирант, которому не понравился уничижительный тон Битого.

— Слушаюсь, — испуганно откликнулся Битый и замолчал.

Недобежкин оплел кнутиком левую руку и, как заколкой, съежившимся кнутовищем заколол причудливый узел, предварительно придумав заклятье: «Шамахан!» Кнут, как и утверждал Битый, очень культурно уложился на запястье. Смахнув из-под газеты драгоценности в карман своего пиджака, Недобежкин надел брюки и пошел на кухню искать, чем бы покормить Полкана и Тигру.

Утром в гостинице «Советская» в номере на втором этаже с окнами во двор сидели три человека — седой представительный мужчина лет около пятидесяти и два молодых человека решительного вида, те самые, которые так неудачно в одном из кулуаров «Дружбы» хотели поучить Недобежкина уму-разуму. Молодые люди почтительно наблюдали, как Седой важно пил кофе. Наконец он кивнул, разрешая говорить, обратясь к коренастому парню: