Марадентро - Альберто Васкес-Фигероа
Шрифт:
Интервал:
– Не имею никакого представления, мне нет до этого дела, – искренне ответил полковник. – Думаю, преобладающим чувством была подавленность, стыд или желание взять реванш, но мне также хочется думать, что, начиная со дня капитуляции, немецкий народ перестал быть безликой массой, превратившись в сумму индивидуумов. А мне хорошо известно, что реакция массы и отдельной личности это совсем не одно и то же. Я это знаю по работе. Так что вполне возможно, что существует определенное количество немцев, испытывающих то же, что и я. Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что я сражался с немцами на двух войнах и, хотя уверен, что сколько-то их убил, никогда раньше ни с одним не разговаривал. – Венгр прищелкнул языком и мотнул головой в знак растерянности и сомнения. – Странный это мир: ты не знаешь человека, которого убиваешь, и почему-то его убиваешь, не так ли? Я всегда думал, что «квадратноголовые» – всего лишь банда диких фанатиков, а сейчас вот интересуюсь, есть ли еще такие «квадратноголовые», как вы.
– А сами вы откуда?
– Венгр.
– Мы в Германии о венграх были тоже невысокого мнения, – признал Свен Гетц. – Однако годы одиночества дали мне возможность понять, что все расхожие представления, особенно о нас самих, в большинстве случаев превратны. Я всегда думал, что для меня нет ничего важнее победы, и лишь сейчас могу признать, что победа навсегда закрепила бы мою рабскую зависимость от военной формы, медалей, Хельги и всего того, что в глубине души я терпеть не мог. – Он вернул трубку Золтану Каррасу, поблагодарив его улыбкой. – В конечном счете поражение обернулось для меня самым большим триумфом. Оно позволило мне узнать самого себя. – Он помолчал, переводя взгляд с одного на другого. – А сейчас, если вы не против, больше не будем говорить обо мне. Хотелось бы услышать, что вас сюда привело и куда вы держите путь.
– Мы этого не знаем.
Ответ Себастьяна немца, по-видимому, не удивил, но все же он сказал:
– Не такое это место, чтобы не знать, куда вы направляетесь. Вы вступили на территорию гуайка, и мой вам совет: если у вас нет веской причины, не ходите дальше.
– Причина есть, – твердо произнесла Айза.
Свен Гетц внимательно вгляделся в спокойное лицо девушки и едва заметно кивнул:
– Я так и предполагал. И думаю, это более основательная причина, чем та, что подтолкнула меня здесь поселиться, – сказал он. – Если вы не спешите, мне бы хотелось, чтобы вы переночевали в моем доме. Я могу себе позволить впервые за четыре года немного побыть в компании. Может, пройдет еще четыре года, прежде чем я опять увижу человеческое существо.
Они остались. Разделили с ним свой скромный ужин: рыбу и печеные бананы, – и просидели допоздна, потому что Свену Гетцу было необходимо выговориться за такое долгое время. Потом они слышали, как он ворочается и стонет в гамаке, бормоча протесты на своем языке, словно вступив в сражение с теми, кто, по-видимому, когда-то были его жертвами.
На следующий день, когда они пошли дальше, а немец остался сидеть на камне у речки, на том же самом месте, где они его встретили, Аурелия не удержалась и, бросив на него последний – жалостливый – взгляд, сказала:
– Вряд ли он продержится еще шесть лет. Скорее однажды повесится на ветке дерева.
– Я не так уверен, – возразил Золтан Каррас. – То, что он оказался способным наказать самого себя, – первый шаг к спасению. Вот если бы мы все отважились в нужный момент наложить на себя свое собственное наказание!
– На сколько лет тюрьмы вы себя осудили бы? – поинтересовался Асдрубаль.
Венгр пожал плечами и улыбнулся, явно с иронией.
– Надо подумать, – ответил он. – Не на десять, конечно, но, вероятно, пара лет пошла бы мне на пользу.
– Кто может знать, сколько надо заплатить за удар ножом в сердце парню, которому не исполнилось и двадцати?
Асдрубаль развернулся и зашагал вперед по тропинке.
Остальные в тревоге переглянулись и молча двинулись вслед за ним.
– Я у вас их куплю.
– Что?
– Камни.
– Камни? Какие камни, сеньор? – Свен Гетц широким взмахом обвел реку и лес вокруг хижины, но было видно, что он растерян. – Вокруг полно камней.
– Хватит! – осадил его Бачако Ван-Ян. – Что-то в последнее время все «мусью» так и норовят меня надуть. Вам известно, что я имею в виду вовсе не эти валуны, а алмазы.
– Алмазы? – удивился немец. – Какие алмазы?
– Кончай придуриваться, сучий хвост! Алмазы, которые ты насобирал за четыре года, что здесь торчишь.
Бывший полковник СС обвел взглядом группу людей, оккупировавших его хижину, а затем вновь повернулся к странному негру с рыжими волосами, который, судя по всему, был у них за командира. И сказал, с трудом подбирая испанские слова:
– Я не знал, что здесь есть алмазы, сеньор. Но если вы мне скажете, как они выглядят и где могут находиться, я с удовольствием поищу их для вас. Времени у меня много.
– Вы что, вздумали подоить петуха?
Немец выпрямился: он явно был оскорблен.
– Что подоить, сеньор?
– Подоить петуха, разыграть, посмеяться, провести меня. Как вам будет угодно, «мусью», только предупреждаю, что те, кто пытался, уже покойники. – Он сделал паузу – вероятно, чтобы дать собеседнику время обдумать услышанное. – Повторяю свое предложение, – настойчиво сказал он. – Плачу за алмазы хорошую цену.
– А я повторяю, сеньор, что не собираюсь доить этого самого петуха. Я в глаза не видел никаких алмазов, кроме тех, что подарил жене на пятилетие свадьбы.
Бачако Ван-Ян, по-видимому, понял, что тот говорит правду, и после минутного размышления спросил:
– Золото?
– Что вы сказали?
– Спрашиваю: есть ли у вас золото? Я готов его купить.
– Сожалею. Золота у меня тоже нет. Все мое имущество перед вами: миски, скамейка и гамак.
Мулат переглянулся с Сесарео Пастраной; колумбиец, как и остальные чернореченцы, был явно обескуражен.
– Извини, «мусью», – сказал он наконец, переходя на «ты», поскольку, судя по всему, терпение у него иссякло. – Но я тебе не мальчик, чтобы поверить, будто кто-то может проторчать четыре года у черта на рогах, давя вшей.
– Я пленник.
– Чей?
– Свой собственный.
Глаза Ханса Ван-Яна – изумрудные, сверкающие и злобные – метали молнии. Он мгновенно выхватил короткое острое мачете, которое прорезало воздух и замерло на шее немца, оставив на ней небольшой порез, из которого начала стекать струйка крови.
– Повтори-ка! – прорычал он.
Немец не шелохнулся. Он с явной растерянностью смотрел на странное существо непонятно какой расы, несколько секунд пытался привести мысли в порядок и наконец, пустив в ход еще и привычные немецкие выражения, пробормотал:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!