На привязи - Ксения Каретникова

от удара головой я сознание теряла… но самое паршивое то, что левую лодыжку вновь холодит металл. Окова, блядь!

А еще я лежу на одном матрасе абсолютно голая. И боль не только от ударов и падения — боль уже от холода.

Алешка, господи, где сейчас Алешка? Жив ли он, или Борька убил бедное животное? А может, бросил его в лесу?

Нет, об этом не думать! Борька не мог. Не посмеет. Иначе, он же знает, мне нечего терять. Помимо тела и любви, сукиному сыну нужно от меня еще что-то. А значит, и Алешка, и я нужны ему живыми. Осведомлён — вооружён. Борька же не знает, что я знаю.

В этот момент дверь подвала открывается, внося в темноту яркий свет, и в помещение заходит Боря. Его штормит, немного шатает. Он подходит ближе и, дыша мне перегаром в лицо, произносит:

— Ну что, сука, очнулась? Это ненадолго.

Боря замахивается и начинает меня бить. Я пытаюсь прикрываться руками, но бесполезно. Каждый раз Борька бьёт в новое место.

— Неблагодарная сука! Притворялась, да? Играла со мной, изображая, что любишь… Тварь! Ты! Навсегда! Останешься! Здесь!

Он продолжает бить, вкладывая всю свою силу. А у меня внутри тумблер сам срабатывает, тупо отключая чувствительность. Иначе сдохну здесь и сейчас от боли… Но когда Боря останавливается и начинает расстегивать штаны, вот тут пробегает импульс — и я включаюсь, отбрыкиваюсь ногами. Пасынок за них хватает и больно выворачивает, я не сдерживаюсь и ору что есть мочи:

— Ублюдок недоделанный! Ненавижу, сука, ненавижу, чтоб ты сдох!

Очередной удар, на этот раз по лицу, щеку жжёт, по ней текут горячие слезы, отчего кожу жжёт еще сильней.

Борька притягивает меня к себе, заламывает руки за спиной, уткнув меня лицом в сырой матрас. Слышу шорох одежды, лязг ремня, и тут же Борькин член протискивается сзади и начинает входить. Я сжимаюсь, сопротивляюсь, но сил нет совсем. Боря громко усмехается, толкается вперед… там так сухо, блядь, что начинает щипать, раздирать нежную плоть, я ору, матерю Борьку. Но ему похуй. Он трахает меня. Голодно, истошно и больно.

Происходящее, кажется, длится вечно. У меня уже нет слез, нет эмоций. Меня нет. Я жарюсь, сгорая, в своем личном аду. На самом его дальнем кругу…

Наконец кончая, не выходя, Боря отталкивает меня на матрас как куклу и тут же идет к двери.

Я сворачиваюсь узлом. Становлюсь одним сплошным комком боли. Сквозь пелену смотрю, как Борька неуклюже поправляет штаны…

— Такую сволочь, как ты, никто и никогда не полюбит, — бросаю я прежде, чем Борька закрывает дверь.

Проходит час, или два, или даже три… Я не замечаю, нервно глажу себя по рукам и ногам. Атака, паническая, уже почти хроническая. Темнота. Рассудок играет со мной в злую шутку. Мне кажется, что в полной мгле я начинаю видеть то, чего нет. Кроватка. Детская. Она стоит в углу. Такая ярко-белая, что ослепляет. Твою мать, сама внушаю, сама верю? Безумие какое-то.

И тут…

Дверь вновь открывается. В проёме замирает человек, а я пячусь в дальний угол матраса. Но при этом смотрю на человека и почти сразу понимаю — это не Боря. Мужчина выше, шире в плечах. Не Юрасик…

— Кристина? — удивлённо звучит вопрос. Узнаю голос, он бьёт сильнее Борькиных ударов. Но при этом вызывает неожиданный прилив сил.

Надежда, появилась чёртова надежда!

— О, привет, Демьяш, — я встаю, делаю неловкий, сбивчивый шаг, на ногах стоять трудно, но я стою, не стесняясь наготы, стараюсь, чтобы мужчина заметил окову на моей ноге, а потом истерично добавляю: — Не поверишь, в отличие от твоего ублюдочного брата, тебя я хоть чуть-чуть, но рада видеть.

Демьян старательно не опускает взгляд ниже моей шеи. Темно, не могу понять его взгляда, но напряжение чувствую. Такое знакомое…

Твою мать!

Мы с Демьяном, с того момента как увидели друг друга после нашей свадьбы с Игорем, такое длительное время не смотрели друг на друга. Демьян вообще меня игнорировал. Я тоже делала вид, что не замечаю его. Что мне пофиг. Что то, что между нами было, прошло и лучше об этом не вспоминать.

Но сейчас воспоминания и эмоции захлестывают. Я не вижу цвета его глаз, но я прекрасно помню какие они — светло-карие, с тёмными вкраплениями у зрачков. Иногда глаза кажутся болотного цвета, это зависит от настроения их обладателя…

Как я любила эти глаза!

Как я любила когда-то Демьяна…

55

Ирония судьбы…

Сама бы никогда не поверила, что так бывает. Что я стану женой отца того человека, которого когда-то безумно полюбила. С которым хотела быть счастливой. Чьего ребенка я вынашивала, несмотря ни на что…

Представляю, что мог подумать Демьян, узнав, что теперь я его мачеха. И подобные мысли, признаюсь и каюсь, вызывали во мне тихий восторг. Пусть думает, что я нарочно, что я так мстила… Пусть бесится! И он ведь бесился — это точно, я видела. Потому и избегал, а еще промолчал, не сказал отцу, что мы знакомы. Еще бы, ему пришлось бы много чего другого рассказать.

В те редкие моменты, когда Демьяну приходилось у нас бывать, я вела себя сдержано. Так, как будто ничего странного не происходит, да и вообще похрен, что он обо мне думает. А думал он много, хоть ни слова ни разу не проронил, даже когда мы случайно оставались вдвоем. Но я видела по его взгляду, по его красивым глазам читалось все… Восторг от этого и остатки гордости не позволяли мне рассказать, что все было иначе, что я не нарочно вышла за Игоря, что судьба так надо мной посмеялась… Переубеждать того, кто меня предал… В общем, не достоин такой человек правды.

Злость на Демьяна давно угасла. Ведь я понимала, если бы не такой урок по жизни, то я бы не стала тем, кем стала. Сильной, независимой… Да, я такой была и даже в браке с Игорем оставалась.

Сейчас же я не похожа на себя. Ни на ту дурочку из клуба, которой я была много лет назад, ни на ту стервочку, которой я была совсем недавно.

И это дезориентирует Демьяшу — такой он меня никогда не видел, и ему приходится в эту секунду меня жалеть, я это чувствую.

Он все смотрит и смотрит, а потом…

— Он совсем охерел, что ли? — почти стонет неожиданный гость, а потом кричит в сторону коридора: — Юра!

Юрасик тут же