Государственное управление в России в 2000—2012 гг. Модернизация монетизации - Лидия Сычева

Так, министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко последние перемены объясняет «требованиями масс». Реформа, оказывается, была затеяна «по просьбам трудящихся»: «…Времени нет, потому что наука находится в критическом положении. Все ученые взывают: необходимо срочно спасать науку» (из интервью газете «Известия»). Но так ли это? Валерий Черешнев, человек в ученом мире не последний, председатель Уральского отделения РАН, например, утверждает следующее: «Наши дни не сравнить с периодом 1992–1996 годов. То было время полного развала, люди по два-три месяца не получали зарплату. Сейчас наука приобрела опыт, и хотя систему периодически расшатывают извне, наука, как живой организм, научилась группироваться, перестраиваться, уходить от опасности». А на вопрос корреспондента «Если бы вы были всемогущим, что сделали бы для науки?» ученый отвечает: «Оставил бы в покое минимум лет на пять. Наука делается в тиши, ей нужны цель и честно заработанные деньги. Будь я всемогущим, запретил бы науку дергать, что ни год реформировать. Пожилые люди в ужасе: „Нас выгоняют? Но мы же еще можем…“ А на них смотрят ученики и думают: надо уезжать. Почему люди должны изворачиваться, чтобы служить своей же стране?»

Вопрос риторический, но мы все-таки попытаемся попозже на него ответить, а пока заметим, что и перемены в образовании чиновники оправдывают таким же образом! Этот же мотив: школьная реформа нынче появилась потому, что вы ее «сами просили», прозвучал и из уст Исаака Калины, директора Департамента государственной политики в сфере образования, в чьих руках ныне реально и находится наша школа. На одном из ведомственных собраний он заявил, что теперешние «Приоритетные направления…» развития отрасли адаптируют прежние госнамерения, «учитывая мнения потребителей образовательных услуг — учащихся, родителей, работодателей».

Зато в министерских документах, которые были представлены в Правительство, в качестве «проблем» реформы были указаны «отсутствие у работников сферы образования мотивации к участию в преобразованиях» и «низкое общественное участие в проводимых образованиях». Так хотят или не хотят трудящиеся платного образования?! Видимо, одна из задач государственных институтов ныне состоит в том, чтобы убедить население, что да, оно достаточно богато для того, чтобы жить без льгот, платить за школьное образование и поликлиническое обслуживание.

Но допустим, что наши «верхи» занимаются ложью во спасение, внушая своим гражданам, что те сами хотят реформ. Потому что чиновники «хотят как лучше», и, более того, они, как добрые «пастыри», ведут заблудшее «стадо» если уж не к Царству Божьему на земле, то уж по крайней мере к большой и общественно значимой цели.

Какой же? И вот тут возникает очередное недоумение. Люди, давно и профессионально занимающиеся образованием, более того, искушенные в чтении государственных бумаг (а не пресловутые «кухарки»), тщетно пытаются в тумане чиновничьего новояза выловить цель затеянных реформ.

Приведем несколько высказываний по этому поводу.

Валентина Иванова, заместитель председателя профильного Комитета Государственной Думы: «Мы не нашли в этих документах ответа на вопрос, как будет общество участвовать в воспитании молодежи в самом широком понимании этого слова. Разве это не приоритет сферы образования?»

Алексей Чернышев, еще один заместитель председателя Комитета Государственной Думы по образованию и науке: «У нас нет ни анализа, ни прогноза на будущее. Мы не знаем, откуда мы идем, куда мы идем и с чем мы идем».

Уже упоминавшийся Валерий Черешнев: «Нужно проводить последовательную политику и в образовательной, и в научной сфере. Хватит нам шараханий. Приходим в сентябре и узнаем, что сформирована новая концепция, трансформация науки. Зачем это делать?»

Владислав Зинченко, заместитель губернатора Томской области: «Мы настолько увлеклись разделением полномочий, что забыли о том, что есть национальные цели и задачи».

Олег Смолин, первый заместитель председателя профильного Комитета Государственной Думы: «Прочитав правительственный документ „Перспективы отечественного образования“, внятного представления о перспективах не получат ни родители, ни школьники, ни студенты, ни образовательное сообщество, ни общество в целом».

Не будем упрекать закоперщиков реформ в скрытом троцкизме («цель — ничто, движение — все») или в чиновничьем зуде бумаготворчества, дабы оправдать «разделение полномочий». Для начала попробуем выяснить мотивировку реформ.

Понятно, что объяснять столь масштабные изменения сразу в двух системах только лишь «требованиями масс» было бы не вполне солидно. (Тем более что единственная громкая «просьба трудящихся» ныне — оставить народ в покое, погодить с «экспериментами».) Поэтому для реформы науки было выдвинуто следующее обоснование. Андрей Свинаренко, заместитель министра образования и науки РФ: «Темпы развития и структура научного и инновационного потенциала российского сектора исследовательских разработок не позволяют удовлетворять растущий спрос на технологические инновации со стороны корпоративного сектора экономики и системы обеспечения национальной безопасности. Тенденция развития сектора исследований разработок соответственно не обеспечивает необходимого уровня конкурентоспособности на мировом рынке». Если перевести с чиновничьего языка на русский, то мысль А. Свинаренко такова: наука в державе нашей не поспевает за бурно растущей экономикой! Мы бы давно «догнали и перегнали», если бы не отсталые ученые, которые своими убогими идеями и разработками только компрометируют Россию в мировом соревновании интеллектов.

Впрочем, тут же возникает вопрос: если русские столь неконкурентны, то разве «утечка мозгов» приобрела бы тогда характер национального бедствия?! Перспективные ученые бегут в Штаты, бегут в Европу и по сей день. Сорос ведь не в Зимбабве активно строил «открытое общество», отслеживая лучших учителей, студентов, преподавателей и ученых, а у нас! Кроме того, именно в «неконкурентную» Москву разборчивые и прагматичные китайцы и по сей день едут получать качественное образование. Только в МГУ их сегодня две тысячи, что в четыре раза больше, чем в период нашей былой социалистической дружбы. А для южнокорейцев химические и физические институты Урала и Сибири — «дом родной»: не проходит и недели, чтобы Россию не посетила очередная делегация любознательных азиатов. Индия, известная своими колоссальными успехами в продаже высоких технологий, за образовательным математическим «фундаментом» едет опять же к нам. А все потому, что как раз по инновационному потенциалу мы входим в десятку сильнейших стран мира.

К тому же еще 10 лет назад Институт прикладной математики РАН им. Келдыша провел исследования, которые четко предсказали: инновации работают только в том случае, если есть восприимчивый к этому промышленный механизм. Но если нет экономики, если страна «не слезает с трубы», какие могут быть инновации?!

Вот и Валерий Козлов, вице-президент РАН, с горечью заметил, что «у нас почти полностью разрушен сектор прикладной науки, крайне низок спрос производственного сектора на новые знания».