Первая волна: Сексуальная дистанция - Мила Левчук

Они с Никой остались вдвоем.

– Так вот она какая, та самая женщина… – проговорила та.

– Какая? – Лекс продолжал лыбиться.

– Красивая, интересная… – она помолчала. – Я все передала. Надеюсь, это поможет.

– Да, спасибо, что тоже сходила.

– Актерский талант надо тренировать, – она немного грустно улыбнулась одними губами.

– Ник, у нас же не из-за нее все не срослось, ты понимаешь? – он заглянул ей в глаза.

– Конечно понимаю, – она ответила уже более живой и искренней улыбкой. – Просто я обнаружила, что совершенно не в твоем вкусе. Только не пойму, хорошо это или плохо?

В самом деле смуглая шатенка Ника выглядела почти мулаткой и рядом с белокожей блондинкой Альбиной смотрелась чуть ли не антиподом.

– Конечно хорошо, – мягко сказал он, – ты не была заменой. Ты мне нравилась за совершенно другие вещи, – его улыбка стала более наглой.

– Ой, все, хватит лыбиться, Вольский, сейчас растаю, – она сделала шаг назад, – обниматься не будем. Боюсь, ты не сможешь держать себя в руках.

Лекс заржал и выставил руки перед собой, демонстрируя безопасность намерений.

– Никогда не мог, – охотно согласился он.

– Я поеду.

– Тебя подбросить?

– Не надо. Пока, – Ника кивнула и, не оборачиваясь, пошла прочь.

– Еще раз спасибо! – Она вскинула руку над головой и помахала на прощание.

В кармане завибрировал мобильник. Он вытащил трубку и с чувством глубокого удовлетворения убедился, что это входящий вызов от Альбины.

– Внимательно, – улыбнулся он в динамик.

– Ты здесь? Где-то рядом, да?

Ее голос звучал как-то взволнованно и странно, он не разобрал, почему. И встревожился. Что, если «взрослая девочка» разозлилась на вмешательство в свои дела? Что, если Алекс сделал только хуже и сейчас на него обрушится поток негодования?

– Да, – коротко отозвался он.

– Зайди в фойе, пожалуйста, – выдохнула Альбина и сбросила звонок.

Улыбка полиняла, сменилась сосредоточенным раздумьем, и он быстрым шагом направился ко входу. Нервными шагами Лекс мерил вестибюль перед лифтами туда-обратно, пока дверь одного из них не раскрылась и оттуда стремительно вышла Альбина, схватила его за руку и потащила за собой куда-то вбок. Он даже не разглядел выражение ее лица, просто последовал вглубь помещения, где среди раскидистых растений в горшках прятался уже опустевший кафетерий.

Она завела его в угол за зеленой стеной. А потом повернулась, бросилась на грудь, обняла и ка-а-ак заревет! Алекс остолбенел. Не зная, как реагировать, он осторожно обнял ее за плечи и крепко прижал к себе, гадая, в чем причина слез, но, по крайней мере, можно было перевести дыхание, что за самодеятельность ему не влетит.

Так он стоял, прислушиваясь к теплу ее тела, обнимал за вздрагивающие плечи, гладил ладонью по спине и молчал. Только, наклонился, вдохнул запах волос и замер, удерживая это ощущение близости во всем теле. Наконец она проревелась, подняла на него красное, заплаканное лицо и всхлипнула:

– Сп-пасибо, – выдавила она.

– Пожалуйста, – неуверенно улыбнулся он, глядя на нее сверху вниз, и вытер большим пальцем слезы на щеке, – ну чего ты, что случилось?

Они сели на диванчик у столика в самом углу.

– Просто я устала, Леш, устала, понимаешь? Быть сильной, справляться, терпеть. – Она уставилась на свои ладони, сцепленные в замок до белых пальцев на коленях, и говорила, говорила. – Я повзрослела, да, я научилась постоять за себя. Ты же ведь тогда, в детстве, все время меня от всего защищал, заслонял, и я была такая… ну ты помнишь, беспомощная. А потом я сама научилась, и это было так здорово. Как будто есть чем гордиться, я тоже чего-то стою! Я не позволяла никому о себе заботиться, я хотела всем доказать, что могу сама. И доказала, знаешь… может, не всем, а только себе. Но доказала. И выдохлась. Устала. Бесконечно, смертельно просто! Когда сама за все в ответе и дух не перевести. Ответственность, выживание, нельзя расслабиться, нельзя «хочу», есть только «надо». Должна. Нет выхода. Когда приходишь с работы и руки опускаются, ведь завтра идти туда снова. Терпеть эти взгляды, шуточки. Это «при вашей внешности, Альбиночка, все что вам нужно уметь – это вовремя открыть рот», фу, господи!

Она снова закапала, а Лекс до скрежета зубовного вцепился в слова, которые рвались наружу. Кулаки его сжались до боли.

– И ты не можешь сказать: да пошел ты нахрен, козлина! Потому что тебе не на что будет жить. И ходишь, делаешь вид, что глухая, что ничего не было тогда в кабинете, когда пришлось отбиваться и бежать. А он смеялся. Смеялся надо мной, понимаешь? Мне надо было уволиться тогда. А я не смогла. От страха, от неуверенности, от этой проклятой привычки справляться и терпеть. Я просто стала терпеть! Обменяла собственное достоинство на зарплату! Боже, как стыдно… И сегодня после проверки он знаешь что сделал? Знаешь?

– Что? – глухо выдохнул Алекс.

– Он позвал меня в кабинет и начал совать мне деньги, чтобы я не рассказывала об этом, чтобы не писала на него заявление. Как будто я проститутка! Мне можно заплатить за приставания, и это станет ОК. Но ведь не станет! Опять предложил цену моего достоинства, я же продавалась уже. Выходит так ведь?

Лекс закрыл глаза, ощущая, как от злости леденеют пальцы.

– Что ты сделала?

– Я уволилась, Леш… Я кинула ему в рожу его проклятые деньги. И так жалею, что не сделала этого сразу! Я бы не чувствовала себя такой жалкой, не было бы так противно. Просто ты появился и показал, что есть варианты, что я могла бы себя защитить давно, просто молча взял и сделал то, что должна была сделать я! Для себя! Но не делала, пока ты мне не показал, как я живу. – Она снова зашлась в рыданиях, уткнувшись ему в плечо, повторяя: – Как стыдно, господи, как стыдно!

Он гладил ее по голове и медленно дышал: вдох-выдох, вдох-выдох. Контроль гнева нелегко ему давался.

– Ты просто боялась, Аль, – говорил он мягко, а сам сатанел от злости, – это же нормально – бояться. Не справляться тоже нормально. Я вот лажаю без конца. И о некоторых лажах сожалею годами. Ты девочка, не забывай, какая бы сильная ты ни была, чтобы завалить медведя, придется попросить о помощи, и ничего в этом такого нет.

– Я совсем не сильная, Леш, я только притворяюсь, – пробубнила она ему в воротник.

– А мне нравится, когда ты не притворяешься, – он улыбнулся, и даже злость как будто отпустила.

– Потому что ты – это ты. Всегда меня опекал.

– Я тоже с этим перегибаю.

– Да, мне это не полезно, но знаешь… я скучала.

– Мне надо было появиться раньше, – вслух и «Тогда бы ты не была замужем за долбозвоном» – в голове.

Она помолчала, окончательно справляясь со слезами, и отстранилась.