Книги крови. Запретное - Клайв Баркер

И наконец Грегориус остался один в Аду и принялся ждать.

Ему не пришлось ждать долго. Он пробыл там день, не больше, когда с самого нижнего уровня раздались голоса. Замирая от предвкушения, он отправился на поиски их источника, но нашел лишь бульканье в чанах с экскрементами и скрежет в печах. Он вернулся в свои апартаменты на девятом уровне и снова начал ждать. Вновь послышался шум, опять он отправился на поиски, опять вернулся в разочаровании.

Однако на этом шум не прекратился. За последующие дни десяти минут не проходило без того, чтобы он не услышал какой-нибудь звук. Князь Тьмы был здесь – Грегориус в этом не сомневался, но он оставался в тени. Грегориус был готов к продолжению игры. Ведь, в конце концов, именно Дьявол должен быть тут хозяином. Так что он волен был выбирать себе игру по вкусу.

Но после того как прошли долгие и часто одинокие месяцы, Грегориус устал от этой игры в прятки. Он начал требовать, чтобы Сатана показался ему. Голос Грегориуса безответно звенел в пустынных коридорах, пока у магната не начало саднить горло. После этого он начал проводить свои поиски скрытно, надеясь застать мучителя врасплох. Но Падший Ангел всегда ускользал прежде, чем мог попасться на глаза Грегориусу.

Так они играли в эту бесплодную игру, он и Сатана, следуя по пятам друг за другом сквозь лед, огонь и снова лед. Грегориус принуждал себя к терпению. Ведь Дьявол все же пришел сюда, верно? Раньше или позже, но Враг покажет свое лицо, и тогда Грегориус плюнет в него.

А дела во внешнем мире шли своим чередом, и Грегориус был причислен к тем, кого свело с ума богатство. Однако здание его прихоти, насколько известно, все же навещали гости. Было несколько человек, которые слишком его любили, чтобы покинуть, а также несколько тех, кто процветал благодаря ему и надеялся извлечь дальнейшую прибыль из его безумия – из Распахнутых Адовых Врат. Эти посетители приезжали сюда, не объявляя о своем намерении, поскольку боялись неодобрения друзей и знакомых. Однако те, кто вел расследование после их внезапного исчезновения, могли добраться не дальше Северной Африки.

И вновь во дворце своей прихоти Грегориус охотился на Змия. Но Змий все ускользал от него, оставляя все более и более ужасные знаки своего присутствия. Так проходил месяц за месяцем.

Человеком, который наконец обнаружил правду и поднял на ноги власти, была жена одного из посетителей. Так что дворец, созданный Грегориусом, привлек внимание официальных лиц, и наконец – примерно через три года после завершения строительства – на пороге появились четыре полицейских.

Лишенный постоянного надзора, Дворец начал приходить в упадок. Огни на многих уровнях погасли, стены коридоров охладились, ямы зловонной грязи засохли. Но когда полицейские рыскали в мрачных сумерках в поисках Грегориуса, они набрели на явные доказательства того, что, невзирая на неблагоприятные условия, Новый Ад был в хорошем рабочем состоянии. Они видели тела в печах, лица погибших были пустыми и черными; они видели растерзанные пытками человеческие останки во многих комнатах.

Ужас их возрастал с каждой распахнутой дверью, с каждым чудовищным открытием, на которое натыкался их лихорадочный взор.

Двое из четырех, которые пересекли порог, так никогда и не добрались до комнаты в центре здания. Ужас одолел их, и они пустились в бегство только лишь для того, чтобы затеряться в каком-нибудь из многочисленных слепых коридоров и присоединиться к сотням замученных здесь с тех пор, как Сатана принял свою резиденцию.

Из той пары, которая в конце концов изгнала с лица земли вечного Врага человеческого, лишь у одного хватило мужества рассказать о том, что произошло, хотя виденное им в сердце Ада едва ли было в человеческих силах вынести.

Разумеется, там не было никаких признаков Сатаны. Там был лишь Грегориус. Он, построивший это здание и обнаруживший, что никто не хочет обитать в этом Аду, в строительство которого он вложил столько сил, сам занял его. У него было несколько помощников, которых он навербовал за эти годы. Они, подобно ему, казались ничем не примечательными созданиями. Но не было такого приспособления для пыток в здании, которое они бы не испробовали усердно и без всякой жалости.

Грегориус не оказывал сопротивления при аресте – и в самом деле, он, казалось, был доволен тем, что у него появились зрители, перед которыми он мог похваляться своими чудовищными зверствами. Тогда и потом, на суде, он вольно говорил о своих потребностях и притязаниях и о том, сколько бы еще крови пролил, если бы ему позволили. Достаточно, чтобы утопить все верования и заблуждения, – клялся он. И все же он не был полностью удовлетворен. Ибо Бог укрепился у себя в Раю, а Сатана – в Бездне своей, и некому было остановить его.

Он наслушался разных оскорблений во время суда и позже, в тюрьме, где два месяца спустя умер при весьма подозрительных обстоятельствах. Ватикан вычеркнул из своих списков всякое упоминание о нем, а семинарии, которые он основал, были расформированы.

Но нашлись некоторые – даже среди кардиналов, – которые не могли выкинуть из головы его злодеяния, взывающие к высшим силам, и – наедине с собой – гадали, не преуспел ли он в своей стратегии? Ибо, отринув все упования на ангелов – падших либо каких иных, – не стал ли он одним из них?

Или же земным воплощением подобного явления.

Горящий человек скатился по ступеням лаборатории Хьюма, как раз когда полицейский автомобиль – вызванный, как он предполагал, Веллесом или Данс, которые наверху подняли тревогу, – ворвался в ворота и промчался по подъездной дороге. Как только он выбежал из дверей, автомобиль затормозил у лестницы и вывалил свой человечий груз. Он ждал в тени, охваченный ужасом настолько, что не мог бежать дальше, и зная, что они все равно его заметят. Но они пронеслись сквозь вращающуюся дверь, даже не взглянув на его мучения. Да горю я или нет? – подивился он. Не был ли этот ужасающий спектакль – когда плоть его была крещена огнем, который жег, но не сжигал, – всего лишь галлюцинацией, рассчитанной на то, чтобы поразить его, лишь его одного? Если это так, то, возможно, все, что он перенес в лаборатории, тоже было порождением воспаленного бреда. Может, он в действительности не совершил тех преступлений, от которых бежал, пока его плоть трепетала от экстатического жара?

Он оглядел себя. На коже все еще светились очаги пламени, но один за другим они гасли. Он выскочил оттуда, подумалось ему, что костер, который небрежно залили водой. Охватившие его чувства – такие сильные, такие властные, что напоминали равно наслаждение и боль, – окончательно расстроили чувствительность нервных окончаний, сделав их полностью невосприимчивыми, за что сейчас он был безумно благодарен. Его тело, которое возникло, когда покровы огня были сорваны, находилось в жалком состоянии. Царапины превратили кожу в путаную географическую карту, одежда сделалась лохмотьями, руки покрылись засохшей коркой крови – крови, которая, он знал, ему не принадлежала. Невозможно избежать горькой правды. Он действительно сделал то, что, как ему казалось, лишь вообразил. Даже полицейские наверху сейчас ошеломленно взирают на чудовищные зверства, которые были делом его рук.