Рекрут - Владимир Васильев

Ведущий оперативник, нигде не задерживаясь и ни на что не отвлекаясь, дошагал до пирса и направился вдоль него. К единственному пароходику, пришвартованному в самой дальней части.

Пароходик, а точнее говоря – катер на паровом ходу, был не тот, которому Костя когда-то помогал швартоваться. У того на корме не было пестрого шатра и креслиц под ним. Да и вообще тот напоминал трудягу-рыболова или просто грузовичок на плаву; этот же походил скорее на маленький прогулочный теплоходик. Да чего там, тут даже стюард присутствовал, в ослепительно-белых брюках, белой безрукавке и матросской бескозырке с помпоном на макушке.

Капитан тоже был тут, на этот раз нисколько не примечательного телосложения мужичок лет пятидесяти, высушенный солнцем и ветрами, но одетый вполне элегантно и производящий впечатление если не аристократа, то уж точно человека образованного и продвинутого – для своего времени, конечно. В общем, катер и команда выглядели опрятно и благообразно – ни грязи, ни сажи, и труба покрашена в белый цвет, хотя дымок из нее поднимался самый обыкновенный, черный.

Возглавляющий шествие оперативник кивнул капитану и легко перепрыгнул через борт, не дожидаясь, пока выскочивший откуда-то снизу матрос (естественно, благообразный и в чистом) снимет цепочку и перекинет на пирс короткий трапик без перил.

Фертье, к этому времени поравнявшийся с Костей и Димой, без задержек прошел на борт и уселся в самое удобное кресло по левому борту. Позже Костя понял – почему именно это.

Едва погрузились, матрос убрал трап и выпрыгнул на пирс, носовой швартов просто отдал и забросил на бак, а кормовой снял с кнехта и удерживал на руках. Машина в недрах катера заработала громче и отчетливее, дым из трубы повалил гуще. Было слышно, как капитан из рубки перекликается с машинным отделением через трубу-телеграф. Вскоре катерок ощутимо вздрогнул и слегка завибрировал – видимо, заработал винт. Почти сразу капитан скомандовал матросику, и тот вместе со швартовом запрыгнул на корму, пробежался снаружи борта по привальному брусу и через борт перескочил уже между шатром и рубкой.

Советник Фертье царским жестом вынул из кармашка часы, ловко встряхнул, от чего крышка откинулась, и пристально поглядел на циферблат.

– Семь двадцать, – удовлетворенно сказал он. – Думаю, успеем до темноты.

– Накаркает, – тихо-тихо произнес Дима, так, чтобы расслышал только один человек – Костя.

Катерок бодро тянул к выходу из бухточки.

* * *

Первые часа два Костю укачивало до одурения. Он долго боролся с периодически накатывающими приступами тошноты, пока стюард не сжалился и не принес ему соленой минералочки. Костя удивился, но послушно приложился к стакану, от чего его едва не вывернуло тут же, но каким-то немыслимым усилием он все-таки удержал содержимое желудка в себе.

– Ничего-ничего, – буркнул стюард. – Сейчас полегчает. Смотри на берег, а не на воду.

Костя решил, что сидеть нет больше мочи, и, цепляясь за планшир, ушел на бак. Там он стал в самый уголок, где борта катерка сходились и образовывали режущий волну форштевень. Правый берег – низкую косу – было плохо видно, а вот обрыв на материке, напротив, виднелся во всей красе. И – о чудо! – дурнота действительно отступила, едва Костя сосредоточил взгляд на суше, а не на волнах. Сразу перестало казаться, будто качается все – и катерок, и море, и джавальское побережье, и даже солнце в небе; мир снова обрел стабильность – берег, разумеется, оставался незыблемым и неподвижным, покачивался на волне только катер, и когда Костя мысленно сосредоточился на стабильной системе берег-небо-солнце, вестибулярный аппарат за несколько минут пришел в норму. Очень скоро Костя порозовел (а до того был практически зеленым), правда, сам он этого, конечно же, оценить не мог. Вот уже и свежий морской бриз бодрит, и вдыхается с удовольствием, и морская прогулка уже не кажется пыткой, да и вообще жизнь налаживается…

Потом подошел Дима, встал рядом.

– Ну как, ожил? – поинтересовался он.

– Вроде да, – облегченно признался Костя. – Не знаю даже – чего меня так расколбасило? Вроде по Шексне на теплоходе катались – ничего подобного не было…

– Да фигли той Шексны, – фыркнул Дима снисходительно. – Тут волна морская, совсем другое дело. За косой, в открытом море, еще хлеще, точно тебе говорю.

Костя непроизвольно передернул плечами. Открытого моря ему пока отчаянно не хотелось.

Еще часа через два организм окончательно привык к качке. На берег теперь можно было не смотреть вовсе. Когда солнце подобралось к зениту, Костя даже ощутил голод, весьма бодрящий, и тут стюард очень кстати принялся разносить обед – жаркое. Хотя стол в центре шатра имел по периметру небольшой бортик, никто им особо не пользовался – каждый держал миску на весу одной рукой, ложку другой. Именно ложку – видимо, в море так было принято, да и жаркое было с обилием полужидкой подливы, вилкой такое, пожалуй, не особенно и осилишь. Советник подобным простецким манерам нимало не удивился и принял как должное, ну а Костя с Димой и подавно не возражали.

Подкрепившись, Костя еще более повеселел, откинулся в плетеном кресле и с удовольствием поглядывал по сторонам. Он наконец понял, почему Фертье выбрал кресло по левому борту: ветер дул именно слева, из степей, и сносил дым из трубы вправо. Но иногда, довольно редко, какое-нибудь хитроумное завихрение бросало клуб дыма вниз и в сторону кормы, так что Костя отчетливо чувствовал запах гари. Но Костя сидел по правому борту. До советника же совершенно точно дым не долетал – ветер все сносил прочь.

Потом появились дельфины и долго плыли рядом с катером, выныривая то справа, то слева, то перед самым форштевнем. Добрых полчаса пассажиры, которым заняться было решительно нечем, с удовольствием на них глазели, переходя с кормы на нос и обратно. Команда на это поглядывала снисходительно.

Время до вечера пролетело неожиданно быстро – вроде бы только недавно обед подавали, а тут уже и ужин поспел. На этот раз стюард принес бутерброды с бужениной и сладким лучком, а еще терпкое красное вино, которое удивительно приятно пилось. Костя вообще-то недолюбливал сухие вина, они казались ему нестерпимо кислыми, аж челюсти порой сводило, но это то ли не было совсем сухим и содержало какой-то сахар, то ли просто было очень хорошим – пилось на ура. И опять же настраивало на благодушный лад и странным образом позволяло коротать время.

В общем, Костя оглянуться не успел, как солнце за кормой коснулось воды, а далеко впереди замаячило нечто – с такого расстояния было не разобрать, но правил капитан в точности туда, помалу забирая к левому берегу. Костя поначалу недоумевал – а где же неприступные горы, которые должны окружать Халиакру?

Советник Фертье развеял его недоумение, объяснив, что до Халиакры еще полтораста миль, минимум день пути. А сейчас они намереваются пристать в небольшом прибрежном городишке Авура и там заночевать.

В принципе катер мог идти и ночью, но в Авуру все равно всегда заходил, поскольку требовалось пополнить запасы пресной воды для машины, а если требовалось – то и угля подгрузить. Но Фертье планировал провести в Авуре всю ночь, о чем и не замедлил объявить.