Диана, Купидон и Командор - Бьянка Питцорно

На самом деле, ты только подумай, Зевс хотел проучить его с помощью троянцев, и не только его, а всех греков, которые к этой ссоре из-за рабынь не имели ни малейшего отношения.

По-моему, бог не должен врать, тем более такой, как Зевс – начальник всех богов. Тем более что ему лично было совершенно все равно, как закончится эта война. Это Аполлон, Арес и Афродита болели за троянцев, а Гера и Афина Паллада – за греков.

И вообще, это неправильно, что он заставляет лгать Нестора, хорошего человека, и портит ему всю репутацию. Почему он не принимает на себя ответственность за свои решения и не предстает перед Агамемноном в своем настоящем облике?

Как бы то ни было, этот легковер Агамемнон верит ему на слово, вскакивает с кровати, одевается, приказывает созвать остальных командиров и рассказывает им о сне. «Сегодня мы захватим Трою!» – уверенно заявляет он. Но перед тем, как дать решающее сражение, необходимо проверить солдат. Я скажу во всеуслышание, что нам лучше вернуться домой, а вы старайтесь убедить их остаться и сражаться. Посмотрим, кого они послушают».

Конечно же, воины, которым до чертиков надоело эта никому не нужная девятилетняя осада, выбирают вернуться домой и уже бегут к кораблям. И тогда Одиссей начинает орать: «Трусы! Бабы! Неужели вы хотите вернуться с носом после всех наших лишений?» Он перекрывает им дорогу и даже лупит кое-кого своим жезлом по спине, особенно одного, самого уродливого и злобного, по имени Терсит.

По-моему, во всей второй книге «Илиады» нет ни одного человека, который вел бы себя логично. Скажите пожалуйста, кому же должен верить бедный солдат и кого слушаться, если все говорят одно, а думают другое? Можешь себе представить, что случилось сразу же после этого.

Солдаты стыдятся своей трусости, кричат, что желают сражаться, «Да здравствует Агамемнон», «Вперед в бой!», «Троя падет!» и так далее. «Все в решающую атаку!», «Хватаем оружие и бежим сражаться!» Чтобы заручиться поддержкой Зевса, Агамемнон приказывает снова совершить жертвоприношение. Происходит оно так: жрецы зарезают бедных быков на алтаре, жарят из них шашлык, и все присутствующие набивают себе живот мясом, а от жертвенного костра к небу восходит аромат шашлыка и жареного жира, и Зевсу этого достаточно.

В этот раз все было так же, и Зевс снова насладился запахом шашлыка, хоть он даже и не собирался выполнять желание Агамемнона и греков. Наоборот, готовил им в этот день самую настоящую резню.

Когда позавчера мы прочитали этот отрывок в классе, Приска Пунтони ужасно рассердилась и сказала, что если человек не может верить даже богам, то кому тогда вообще можно доверять?

Мунафо́, когда она ведет себя подобным образом, сразу же ставит ей двойку за поведение. Но новая учительница лишь рассмеялась и сказала: «Кто знает, может, в один прекрасный день ты напишешь свою “Илиаду”». Я, например, думаю, что у Приски это еще как получится.

Знаешь, Тереза, мне только что пришло в голову, что этот ложный сон был словно предупреждением мне, глупой. Не стоило мне доверять маме. Я должна была знать, что Астрид Таверна, чтобы добиться своей цели, способна прибегнуть к любым средствам.

Ой, как поздно! Урок уже почти закончился. Все уже посдавали свои сочинения и сидят, ждут звонка. Пора мне тоже заканчивать.

Я хочу есть. И все еще не знаю, куда идти, ведь на виллу «Верблюд» я точно не вернусь. Сначала я даже хотела купить билет и приехать к тебе в Лоссай, но потом передумала. Твои, как только увидели бы меня, так сразу же позвонили бы моей маме, чтобы она за мной приехала, а спрятаться у тебя (хотя бы до той поры, пока я не смогу завязывать хоть два несчастных хвостика) негде.

Нужно придумать что-то другое. Сейчас прозвенит звонок, и я смогу спросить совета у Приски и Розальбы. Кто знает, откуда я напишу тебе мое следующее письмо…

А пока целую тебя крепко-крепко, большой привет от безутешной и остриженной почти налысо

Дианы.

POST SCRIPTUM. Кстати, Дзелия на следующей неделе будет выступать в театре! У нее мужская роль: сын мадам Баттерфляй. И ты подумай: ей даже не постригли волосы! Везет же некоторым, черт побери…

До этого Диана никогда не спала на полу. Она часто видела в фильмах, как люди спят на земле или даже на голых скалах, укутанные лишь грубой конской попоной, и по утрам они обычно жаловались на онемевшие руки и ноги, но в общем чувствовали себя очень даже неплохо.

Так что она тоже сможет. Тем более Приска нашла где-то в углу гаража старый свернутый матрас и помогла ей расстелить его на полу.

– Так тебе будет хоть немного мягче. Я постараюсь принести и одеяло, если Антония не заметит. А если не смогу, то приволоку тебе все мои теплые кофты и пальто…

– И не забудь шапку и варежки, – добавила Розальба. – Здесь так холодно… На дворе ноябрь!

– И ведро, если тебе нужно будет… ну сама знаешь, – проговорила Элиза. – Бутылка воды и пачка печенья, если вдруг захочется поесть среди ночи.

Пока было лишь четыре часа пополудни. На выходе из школы, как только они оказались достаточно далеко от любопытных ушей, три подруги, кипя возмущением, выслушали рассказ бедной Дианы.

– Это все из-за меня! – переполненная угрызениями совести, воскликнула Розальба.

– Да какое там из-за тебя… Мама Дианы только и поджидала удобного случая, чтобы довести до конца то, что уже задумала! – возразила Элиза. Потом внимательно всмотрелась в Диану: – Но тебе действительно идет, с таким объемом на затылке. Правда! Я не врала в записке.

– До того как ты влюбилась в Кочиса, как ты хотела подстричь волосы? – вмешалась Розальба, стараясь приуменьшить размеры трагедии. – Как у твоей кузины Сильваны?

– Слушайте, не надо меня убеждать, что я получила то, чего сама хотела, – возмутилась Диана. – Я давно передумала, и мама прекрасно это знала. Она не должна была так поступать. Это удар ниже пояса! Какое она имела право?

– Хочешь, мы заявим на нее в полицию? – недолго думая предложила Элиза. Из всех четырех она была самой чувствительной относительно того, что касалось несправедливости, и совершенно не переносила самовластия взрослых. Ее бабушка никогда не поступила бы с ней так, как мать Дианы, и ее дяди тоже. Они всегда спрашивали ее мнения и считались с ней с тех пор, как ей исполнилось два года и они взяли ее в свой дом после смерти родителей. – Ее следовало бы отправить в тюрьму, твою маму, – повторила она. – Если ты хочешь заявить на нее в полицию, я пойду с тобой.

– Да ни к чему это не приведет, – вмешалась Приска. – Помните, когда синьора Сфорца отрезала в классе косы Аделаиде Гудзон? Я спросила тогда у моего деда, и он ответил, что по закону лишь две части человеческого тела можно отрезать безнаказанно, потому что они все равно отрастут: ногти и волосы. Если бы учительница отрезала ей тогда палец, то ее могли бы посадить в тюрьму, потому что никто не имеет права отрезать пальцы, носы или, например, уши. Даже свои собственные. Это запрещено законом. Но волосы и ногти можно.