Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

Я боюсь этих ночей,

Они населены воспоминаниями,

Их тревожат сны.

Но даже путешественник

Однажды останавливается,

И пусть разрушительное забвение

Убило мои прежние иллюзии,

Я сумел сберечь тень надежды,

Она – богатство моего сердца.

«Может, начать снова брать уроки игры на бандонеоне?» – думал он, ставя очередную пластинку.

Прохожие с удивлением поглядывали на странного типа в сапогах, неспешно прогуливавшегося по улицам с блаженной улыбкой на губах. Кто он такой? Наверное, американец. Жандармам Йозеф тоже казался подозрительным, но его это не заботило.

В городе пахло жасмином, конским навозом и выхлопными газами.

Он питался кофе с молоком, всевозможными коками и шакшукой[87], которые покупал в булочной на авеню де ла Марн, часами сидел у мороженщика на улице Лазерж, объедаясь лимонным сорбетом, курил новые сигареты с ментолом, слушал разговоры незнакомых людей, смотрел на веселых ребятишек, играющих во дворе городской школы, доходил по берегу моря до самого Хуссейн-Дея, но старательно избегал Сент-Эжена и мыса Пескад.

Йозеф никого не хотел видеть. Однажды он сидел на террасе кафе на площади Трех Циферблатов, подставив лицо лучам заходящего солнца, и вдруг заметил Нелли под руку с мужчиной лет тридцати. Он что-то шептал ей на ухо, и она весело хохотала. Йозеф не успел спрятать лицо за газетой (да он и не стал бы этого делать), но Нелли прошла мимо, не заметив его, хотя на короткий миг их взгляды встретились. пара удалилась под аркады, и Йозеф, к своему удивлению, не ощутил ни печали, ни ревности, ни досады, больше того – он понял, что счастлив за нее.

После этой нечаянной встречи Йозеф решил зайти в парикмахерскую на улице Жерико, сел в кресло и на вопрос мастера «Как будем работать, мсье?» сказал:

– А-ля Гардель – пробор с левой стороны и немного бриолина.

Парикмахер тяжело вздохнул, достал самые большие ножницы, которыми пользовался считаные разы, и принялся за работу. Мастер впервые имел дело с таким «материалом»: волосы и борода были не только длинными, но и кудлатыми. Он попытался завязать беседу с клиентом, стал задавать вопросы: откуда приехали, чем занимаетесь, надолго ли задержитесь в Алжире? – но похожий на Робинзона человек только загадочно улыбался. Йозеф твердо решил никому не рассказывать о том, что пришлось пережить.

– Не желаете тонкие усики, как у Кларка Гейбла, мсье?

Йозеф посмотрел на свое отражение в зеркале – Гардель усов не носил – и покачал головой.

Выходя через час из парикмахерской, он чувствовал себя почти неловко, хотя просто стал похож на себя прежнего, разве что более худого, до красноты загорелого и с легкой сединой на висках.

Йозеф трижды подходил к заведению Падовани и издалека наблюдал за происходящим внутри. Всю неделю, за исключением воскресенья, посетителей было немного – отдыхающие, дети, американские солдаты. Самому Йозефу и в голову не приходило искупаться в море или понежиться на песке. А потом наступил день, когда он наконец решился, толкнул дверь ресторана и – знак судьбы! – услышал голос Гарделя… Далекая земля моя…

Все тот же балкон

И те же цветы

И солнце…

Только тебя нет, любовь моя…

Йозеф вспомнил, что Падовани тоже обожает Гарделя. Заняты были не все столики, хозяин, обслуживавший группу шумных клиентов у стойки, заметил Йозефа и закричал:

– Вы только посмотрите, кто пришел!

Морис обернулся и на мгновение замер с разинутым от изумления ртом:

– О господи… призрак!

Он вскочил, кинулся к другу, стиснул его в объятиях и начал хлопать по спине, завывая на одной ноте:

– Какое счастье, какое счастье, какое счастье!

– Я тоже очень рад тебя видеть.

Морис прослезился и закивал, как будто не мог поверить своим глазам:

– Где ты был, черт бы тебя побрал?! Напугал нас до смерти. Тебя что, арестовали?

– В лагере я не сидел, но пережил много. Слава богу, теперь все кончилось.

– Ты воевал?

Морис был единственным другом Йозефа в этой стране, почти братом, с ним можно было говорить откровенно, и он решил объясниться, но не знал, с чего начать. Все было слишком сложно, он и сам многого не понимал. Как описать словами абсурдный и никому не известный мир?

– Не сейчас, Морис.

– Понимаю.

Преимущество любящих людей заключается в том, что они понимают вас лучше, чем вы сами. А если и не понимают, любить не перестают.

– Ты виделся с Нелли?

– Мельком, в Баб-эль-Уэде.

– Она ничего о тебе не знала, мы думали, ты арестован. Это было ужасно, исчезло много людей, особенно евреев и коммунистов. Я пытался добыть информацию в штабе, но ничего не вышло. Нелли ждала два или три месяца, потом встретила этого типа, фотографа, он вполне симпатичный парень.

– Я видел их вместе.

– Да нет, с фотографом Нелли давно рассталась… Сейчас она с актером и очень влюблена.

– Ладно, проехали. У нас ничего серьезного не было. Кристина в порядке?

– Как тебе сказать… многое изменилось.

Никто не любит говорить о важных вещах. Если выкладывать все начистоту, понадобится целая жизнь. Мы обречены жить бок о бок друг с другом, приглядываться издалека и сожалеть, что никто ничего ни о ком не знает. В этом и заключается главная загадка жизни.

– Давай-ка выпьем еще по одной, дружище!

У Йозефа кружилась голова, лицо горело. Как он мог забыть своих друзей? Люди подходили, обнимали его, пожимали руку, представляли тех, кого он не знал (они много о тебе слышали!), вино лилось рекой. Морис посмотрел на часы и сказал:

– Пойдем прокатимся.

Они обошли вокруг новой игрушки Мориса, редкостно красивой блестящей черной машины с передним приводом, рычавшей на поворотах и ускорявшейся на подъемах.

– Шесть цилиндров в ряд. Никому меня не догнать!

Они в мгновение ока долетели до мыса Пескад, потом оказались в Бузареа, а оттуда по горной дороге вернулись в Эль-Биар. Морис обгонял других водителей, как ласточка майского жука. Сто двадцать на подъеме!

– Помедленнее, ты нас угробишь! – умолял Йозеф.

Морис смеялся как мальчишка, хлопая ладонью по рулю:

– Не дрейфь, брат, я еле еду. Ты только посмотри, какая сегодня потрясающая ночь! Давай повеселимся.

Морис рассказал, что стал заместителем Мореля, занимается крупными сделками – «Денежными, понимаешь?» – и открыл для себя изобретенный американцами маркетинг.