Переломы - Франк Тилье

— Дюмец… Меня зовут Жюстина Дюмец.

— Где вы жили?

— В Па-де-Кале. Вимрё…

— Я живу в Нанте. Что он собирается сделать с нами?

— Мне нравилась паста… если сварить аль денте, к стене прилипает… Вы пробовали?

Голос женщины становится все тише, связки вибрируют, словно струны разбитого инструмента. В ее камере горят мощные лампы.

— Чего от нас ждут?

— Чтобы… Чтобы вы подписали это письмо.

— Никогда в жизни! Кто может подписать такое?

— Никто… Никто этого не может подписать..

Шум… Женщина похлопывает себя по ляжкам.

— Вы… Вы же недавно видели солнце, правда? Солнце, на воле… Там… Там еще тепло? Скажите мне… Жара… Я очень хорошо помню. Расскажите мне про жару. И про море… Расскажите мне про…

Она замолкает, заходится в рыданиях. Александр почти утыкается носом в мерзкий желоб, он пытается что-то разглядеть сквозь щель. Ему удается увидеть женщину в черном комбинезоне, ее голова тоже обрита. Сколько же времени ее тут держат?

— Мадам, мадам, послушайте. А вы тоже, вы…

Она перебивает.

— Они будут контролировать… ваш мозг…

— Что? Кто это — они?

— Они запустят в вашу камеру крыс… Змей… Или собаку. Всех, кого вы боитесь. И еще мешки с загадками… Они знают все тайны разума, они могут сделать так, что вы потеряете память. И все это, чтобы вы подписали… Это… Нет… я… я больше не хочу… Паруса на корабле, месье… Паруса, они шумят? Расскажите мне, как шумят белые паруса на ветру.

Александр понимает, что она ускользает от него. Она забилась в угол и тихонько раскачивается из стороны в сторону.

— Мадам, мадам, послушайте. Сколько их?

— Вы крепко держитесь за поручень, а? Вы крепко держитесь, месье? Сильные волны, синие, соленые. Дуйте в парус, корабль летит вперед.

Александр обхватывает голову руками. Жюстина Дюмец продолжает свой монолог:

— В каком-то смысле то, что с нами случилось… это возврат к истинному положению вещей.

Пленница внезапно напрягается и паучьими движениями подбирается к решетке. Александр теряет ее из виду.

— Вернитесь! Вернитесь, черт возьми!

Звон цепей, ключ поворачивается в замке. Александр прижимается к стене и приставляет руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от света. Он подбирает смятое письмо, протягивает руку через решетку и кидает письмо куда-то влево.

— Вот что я сделал с вашим поганым письмом!

Тень вдали не реагирует. Дверь захлопывается. Другая дверь открывается.

Александр цепляется за решетку. Он понял. Он имеет дело с судьей. С искупителем. С больным, считающим себя выше законов. Наконец палач подходит. Александр почти ничего не видит. Скомканная бумага летит обратно в камеру.

— Думаешь, ты первый, кто упрямится?

Александр не двигается, он не сдвинется с места. Никогда.

— Отойди! Делай что говорят!

— Боже, вы ненормальный. Послушайте, у меня жена, сын, я…

— Я это знаю.

К нему тянется электродубинка. Щелчок. Разряд прямо в грудь.

Александр врезается виском в холодный камень. Больше ничего.

Александр приходит в себя в камере, он одет в комбинезон, он скорчился, как старый пес. Свет слепит глаза.

Он поворачивается, сзади слышен какой-то треск. Что-то горит возле решетки. На четвереньках он бросается туда.

Альбом. Альбом с фотографиями его свадьбы, он узнает розовую обложку, золотую надпись. Он сует пальцы в огонь, ему удается спасти толстый альбом, уже охваченный пламенем.

Он обжигается, но боль его не волнует.

Карина… О, Карина…

От огня ему делается хорошо. Это как подарок. Он придвигается поближе. Тепло… мягкая ласка на руках. Еще немного, и он скажет спасибо, черт побери.

Он открывает альбом. Его свадьба… Карина… Все это было так давно.

Внезапно его охватывает ярость. Страницы чисты. Ни одной фотографии. Только кусочки клейкой ленты. Он прижимает альбом к груди; пламя медленно гаснет. Александр решается: лучше потерять несколько мгновений тепла, но подержать в руках альбом. Этот альбом — словно луч солнца для него и им и останется. Никто его не заберет. Никогда. Пусть сначала вырвут сердце из груди.

В глубине своего спутанного сознания он понимает.

Его уничтожают точно так же, как он сам уничтожал других.

От него хотят, чтобы он вспомнил. И расплатился. Чтобы искупил свой грех, как обязан был его искупить.

Не обращая внимания на бьющий в лицо свет, он забывается сном, свернувшись клубочком, как ребенок. Он, ростом метр девяносто и весом девяносто килограммов.

Сейчас уже немного меньше…

Волны размеренно накатываются на берег. Уже вечер, и Клод Дехане везет по молу свою жену Бландину в инвалидном кресле. Он укутал ее в толстую белую кофту и синий мохеровый шарф — под цвет ее глаз, скрытых за темными очками. На коленях у нее лежит купленный по дороге букет красных тюльпанов.

Клод беседует с физиотерапевтом Франсисом Бапомом, крупным добродушным человеком. После долгих лет знакомства отношения между двумя мужчинами не ограничиваются общением в медицинском курортном центре, где Бландина теперь проводит большую часть времени.

— …Мне надо будет обсудить это с профессором Гуссеном, — заключает Бапом. — Но должен сразу сказать, что, по-моему, лучше вам приехать за ней утром в пятницу. Бландина, несмотря на свое увечье, полноценная женщина, и оттого, что она проведет с вами больше времени, ей будет только лучше.

Клод объезжает кучку стеклянных осколков и гладит жену по волосам. На пляже много людей — кто-то бегает, кто-то гуляет с собаками. Клод в который раз проверяет, на месте ли темные очки Бландины. Солнце еще очень яркое, хотя с востока наплывают облака.

— Я замечаю это каждый раз, когда она со мной на ферме. У нее лицо светится, словно от какой-то внутренней энергии. С годами я научился распознавать это, вы понимаете? Я никогда не верил в духовное общение, во все эти глупости, но я верю в силу любви. И сегодня — еще больше, чем раньше.

Франсис Бапом с улыбкой кивает, потом останавливается и опирается ладонями на бетонный забор, отделяющий территорию центра от пляжа. Бесконечный чистый диск моря простирается до горизонта.