Князь волков - Елизавета Дворецкая

– Нет… – потрясенно прошептал Огнеяр. – Как…

Он вдруг почувствовал слабость, словно вся сила, звериная и человеческая, разом покинула его. Горлинка подняла лицо и посмотрела ему в глаза. И в ее глазах он разом прочел, как все было. Он видел, как горячий человеческий дух переливается из одной девушки в другую, давая одной жизнь и тепло, а другой – белые лебединые крылья.

Брезь даже ощутил нечто сродни смутной ревности. Эти двое понимали друг друга гораздо лучше, чем когда-нибудь поймет он сам, они говорили на языке, которого он не знает и никогда не будет знать. Но тут же это беспокойство сменилось другим – как бы оборотень не убил его невесту.

Осознание всего произошедшего вошло в Огнеяра настолько ясно, как будто все случилось у него на глазах. В первые мгновения он ощутил себя невесомым, воспарившим над землей и всеми ее печалями, как будто сам он умер и земные дела больше не имеют для него значения. А потом острое чувство горькой потери пронзило его, как сама страшная Оборотнева Смерть.

Невидящими глазами глядя перед собой, он вцепился в волосы у себя на затылке, медленно согнулся почти к самому полу и вдруг завыл. Дикий, нечеловеческий вой, в котором смешались боль и ярость, заполнил избушку и разлетелся по лесу; Брезю стало жутко, Горлинка в ужасе жалась к нему, прятала лицо у него на груди, жмурясь, как от боли, и все толкала его вон из избушки. Вой смертельно раненного Сильного Зверя закладывал уши, леденил кровь, наполнял чувством, что близка гибель всего мира. Даже у дочери Пресветлого Дажьбога не было сил его выносить.

А оборотень выл и бился головой о камни очага. Для него мир погиб, человеческий мир, к которому он так стремился. Из мира ушла женщина, которая видела в нем человека, которая согревала и раскрашивала для него человеческий мир в яркие цвета сияющего радужного моста. Теперь она сама прошла по этому мосту и ворота Верхнего Неба, недоступные сыну Подземного Пламени, навсегда закрылись за ней. Да, теперь она тоже стала частью Надвечного Мира, но стена, разделявшая их, не исчезла. Она стала ясным днем, а он остался темной ночью. Ночь и день, зима и лето есть неразрывные части одного и того же мира, но им не суждено встретиться. Меж ними на страже стоят утро и вечер, весна и осень, и на крепости этих преград держится мир, утвержденный Сварогом. Теперь никогда не увидеть ему ее доверчивых и ласковых глаз, не услышать слов любви и привета. Надвечный Мир отнял у волкоглавого оборотня почти все, что укрепляло в нем человеческое начало. Сейчас ему представлялось, что все.

Брезь и Горлинка долго сидели на краю поляны, со страхом ожидая, что теперь будет. Оба они были потрясены; Брезь почти забыл о том, что чуроборскому оборотню нравилась его сестра, и уж конечно, он не ждал, что оборотень со звериным сердцем будет так жалеть о ней. Его горе было диким и пугающим, как ревущий ледолом на могучей реке, но искренним, и в этот миг Брезь тоже увидел в нем человека.

Наконец Огнеяр вышел на крыльцо, одетый в свою прежнюю одежду, в которой когда-то приехал из Чуробора. На ходу он оправлял блестящий серебром пояс, а лицо его было замкнуто, как лик деревянного идола, губы плотно сжаты.

– Похвист где? – отрывисто и хрипло спросил он у Брезя, не глядя на них.

– На займище, – ответил парень.

Брезю очень хотелось найти какие-то утешительные слова, но он понимал, что Сильного Зверя ему утешить нечем.

Огнеяр кивнул и пошел прочь с поляны. Свернутая меховая накидка висела у него за спиной, рукоять боевого топора за поясом била по ногам. Казалось, что он отправляется на битву со всем миром, в котором у него отныне нет ни единого друга.

– Никто не знал! – крикнула Горлинка ему вслед, отчаянно боясь, что он уйдет врагом им. – Ни Елова не знала, никто! Я не хотела! Она сама!

Огнеяр медленно обернулся и посмотрел на них. Брезь прижал к себе Горлинку – так тяжел и страшен был взгляд оборотня. Красная искра в его глазах погасла, теперь из них смотрела сама Подземная Тьма. Несколько мгновений они молча стояли друг против друга.

– Я верну ее, – коротко сказал Огнеяр, и в голосе его было спокойствие твердой решимости.

Ничего не прибавив, он повернулся и пошел прочь, и широкие еловые лапы быстро скрыли удаляющегося Сильного Зверя. Ни единого звука от его шагов не было слышно в лесной тишине – будто и не было никого.

На другое утро Вешничи пришли звать Брезя и его невесту вернуться на займище в круг родни. Возвращение Малинки и Лисогоров, их рассказы о смерти жадного Князя Волков убедили всех, что беды отступили и с появлением берегини все окрестные роды будут жить в мире и достатке.

Жатва закончилась, по всем городам говорлинских земель зашумели осенние торги. По Белезени и Истиру потянулись караваны ладей под разноцветными парусами, с резными звериными мордами на носах: соколиными – смолятинские, медвежьими – дебрические, туриными и конскими – заревические и ровнические. Были даже драконы из северного заморья. В Чуробор стекались торговые гости из всех полуночных[57]и полуденных[58]земель. Гавань у слияния Белезени и Глубника была полна шума парусов, скрипа сходней, окриков. На торжище перед воротами детинца рядами стояли возы, шумела разноликая толпа. С площадки Княжеского святилища целыми днями поднимались в ясное небо столбы дыма от жертвенных костров. Наибольшие жертвы в эти дни собирали Мать Урожая Макошь и Велес, Отец Скота и Исток Дорог.

На княжьем дворе тоже было шумнее обычного. К князю Неизмиру явились с поклоном купцы из Славена, стольного города речевинов. Князь Неизмир в последнее время почти не показывался в городе и у себя принимал неохотно, но Голована Славенского и его товарищей принял. Славен издавна был известен своими сереброкузнецами. Довольные оказанной честью купцы расстелили на полу в гриднице[59]несколько широких медвежьих шкур, а на них выложили множество чеканных кубков, чаш, ковшей с цветочными узорами по краям, с коваными утиными и конскими головками на ручках, черненые и позолоченные блюда, достойные только княжеского стола. У молодых кметей и старых бояр разгорались глаза при виде мечей и кинжалов с серебряными рукоятями и ножнами, женщины не отводили глаз от резных ларцов с серебряными чеканными пластинами по бокам и на крышках.

Старшина купцов, Голован Славенский, с почтительным поклоном поднес княгине Добровзоре особый ларец и поднял крышку. Стоявшие за спиной княгини Кудрявка и Румянка ахнули, боярыни тянули шеи, стараясь заглянуть в ларец. Он был полон украшений: ожерелья, подвески, браслеты были искусно сплетены из тонкой серебряной проволоки, блестящее кружево казалось невесомым, и страшно было взять его в руки – а вдруг помнешь? Княгиня осторожно вытянула из ларца длинные подвески, предназначенные для нарядного венца, с голубыми глазками бирюзы, вплетенными в серебряную паутину, осмотрела, со вздохом положила обратно.