Жил на свете рыцарь бедный - Вера Белоусова

— Как она отреагировала?

— Самым естественным образом. Перепугалась, побледнела, ахала… потом мы с ней разыграли, как по нотам: «брось меня, комиссар!» — «ни за что!» — или как там?..

Мышкин внимательно посмотрел на него — он был абсолютно серьезен, даже мрачен.

— А дальше?

— Да ничего, собственно. Она сказала: надо придумать, как его обезвредить…

— Придумала? — перебил Мышкин.

Алеша уныло махнул рукой:

— Да что она могла придумать! Меня, правда, успокаивала. Однажды вдруг говорит: «Не бойся, он нас не тронет!» Это примерно за неделю… — Он горько усмехнулся.

«Интересно, — подумал Мышкин. — Наталья говорила что-то похожее. Надо вспомнить… потом, когда он уйдет…»

— А в тот раз… — продолжал Алеша. — Погоревали — и сменили тему. Нельзя же все время об одном. Хотя… она, конечно, нервничала.

— Скажите, — Мышкин прикинул и решил идти напролом, — вам никогда не приходило в голову, что она может все переиграть и вернуться к Дерюгину?

— Из страха? — с недоумением переспросил Алеша.

— Да нет, даже не из страха. Просто передумать…

— Нет. — Алеша сощурил глаза. — Это мне в голову не приходило. А почему вы спрашиваете, если не секрет?

— Вопрос совершенно естественный, — вздохнув, пояснил Мышкин. — И ничего в нем нет оскорбительного… Согласитесь сами, девушка с такими запросами, вкусившая сладкой жизни… и вдруг от всего отказывается. Я не говорю, что это невозможно. Я говорю, что это не совсем обычно. Вот и все. Отсюда и мой вопрос про Дерюгина.

— Вы правы, — быстро и взволнованно проговорил Алеша. — Это странно. Я бы тоже так думал на вашем месте. Но… это так. Хотя я понимаю, что поверить трудно. Вы ее не знали, — он провел рукой по лицу, и Мышкин как-то сразу увидел, что вид у него измученный и под глазами — круги. — Вы ее не знали… — повторил Алеша. — Она была… уникальная. Господи, этого ведь не объяснишь… Я бы сам в такое не поверил… Она говорила… впервые речь человеческую услышала… Говорила, ей всегда и со всеми было скучно… а со мной — нет… У нее раньше простая схема была — или для души, или для… — Он смешался и на секунду умолк, но тут же оправился. — Для души ей как-то вообще не попадалось… Ну и потом, — добавил он, неожиданно усмехнувшись, — она все-таки рассчитывала, что я тоже в люди выйду… в какой-то мере.

«Что ж, это возможно, — подумал Мышкин. — Может, ей какие-нибудь конгрессы мерещились, симпозиумы, мировая слава… Кто ее знает, что она могла себе напридумывать. А он, однако… трезво судит…»

Надо сказать, что Мышкина на протяжении всего этого разговора не оставляло чувство легкого разочарования. Он сам скорее всего затруднился бы объяснить, откуда оно происходит. Отчасти, вероятно, дело было в том, что он заранее ожидал от этой беседы и от самого «жениха» чего-то необыкновенного — разряда молнии, который разом все потрясет и разом все осветит. Прежде всего, сам «жених» просто обязан был оказаться личностью необыкновенной. Как-никак именно его не поделили между собой две замечательно красивые женщины, и очень возможно, что именно из-за него дело дошло до смертоубийства. Однако ничего такого Мышкин в нем не обнаружил. Ну красивый. Ну голос приятный, интонации, речь интеллигентная… Стихи, наверное, хорошо читает… и говорит о них хорошо… «А чего тебе, собственно, надо? — одернул он самого себя. — Не так уж мало… И потом, не тебе судить. Тут могут судить только женщины. Может быть, что-то в нем есть такое, что тебе недоступно и не может быть доступно… Учти опять-таки еще одну вещь: может, он сейчас вообще на себя не похож — растерян, подавлен, выбит из колеи. Нельзя требовать от людей невозможного… Опять же я, может быть… не совсем беспристрастен… самую чуточку, но все-таки… А может быть, все не так, — вдруг подумалось ему. — Что, если это действительно… фантом?.. С Агнией все понятно — ее подкупило его внимание, тут много не надо, а Катя поверила в ее выдумку… и потом… уж очень он непохож на дерюгинское окружение, мог сработать принцип контраста… Нет, это все-таки странно. Скорее я ошибаюсь и чего-то не чувствую».

Все это пронеслось в голове у Мышкина за несколько секунд и нисколько ему не помогло, а наоборот — отвлекло от дела. Он провел рукой по лбу, отгоняя посторонние мысли. К разочарованию от личности добавлялось еще одно: отчего-то ему казалось, что этот разговор станет поворотным пунктом во всей истории, однако пока ничего похожего не происходило. Надежды оставалось все меньше, хотя разговор еще не был кончен.

Плавного перехода к вопросу об алиби не получалось. Его, впрочем, никогда не получалось. Мышкину всегда хотелось ввернуть его как бы между прочим, и никогда из этого ничего не выходило. «Значит, и нечего тянуть», — сказал себе Мышкин и спросил:

— Скажите, пожалуйста… где вы были в тот день, когда погибла Козлова?

Он ожидал возмущения, обиды, вообще какой-нибудь бурной реакции, но Алеша, к его удивлению, отвечал как ни в чем не бывало, словно не замечая в вопросе никакого подтекста.

— Я вернулся с конференции… Ночь не спал — я в поездах не сплю, устал как собака. Помылся, поел и лег спать. И проспал целый день…

— Вы не собирались навестить ее в день приезда?

— Она сказала, что ее целый день не будет. Мы договорились, что она позвонит вечером, когда вернется.

— Как вы узнали о том, что случилось?

— Сказали по телевизору. Мать была у меня… Она включила, пока я спал…

— Ваша мать… она была у вас весь день?

— Да, с утра… Приехала часов в девять, кажется, — я уже спал…

— А знаете, это очень странно… — сказал Мышкин. — Во-первых, у Кати в дневничке было записано, что она в тот день ожидает визита некоего «А». Ну, это, допустим, могли быть и не вы. Тот же Антон мог быть… Но тут еще вот что… Катя звонила Агнии, звала ее в гости и говорила, что вы непременно придете. Я это знаю от Агнии.

— Катя звонила… Агнии?! Звала в гости?! — Алеша изумился до такой степени, что, казалось, упустил из виду основной смысл происходящего и не осознал, что его уличают во лжи. — Но… зачем?

Он уставился на Мышкина широко раскрытыми, непонимающими глазами, как будто ждал от него решения непостижимой загадки. Именно в эту минуту Мышкину пришло в голову, что очень может быть, это и есть те самые глаза…

— Это сложный вопрос, — ответил он, внимательно глядя на Алешу. — И, если хотите, мы его обсудим. Но… не сейчас. Сейчас не об этом речь.

— Я понимаю, — быстро сказал Алеша, отводя глаза. — Ну хорошо… Дурак я… Даже врать толком не умею. Был я там… Но только снаружи, у подъезда.

— Когда вы пришли? — перебил Мышкин. — В котором часу?

— Около половины четвертого… не помню точно… У подъезда милиция, «скорая», люди толкутся. Я подбежал, спросил, в чем дело, — тут же все рассказали, с восторгом, наперебой… — Он передернулся. — Я постоял сколько-то там, как в столбняке… и ушел.