Украсть Ленина - Алекс Тарн

— Отлично! Казино…

— «Валеты Ильича»!

— Банкетный зал…

— «Банкеты Ильича»!

— Элитное кладбище…

— «Скелеты Ильича»!

— Ты записываешь, Владик? Смотри, как много идей! Это же уму непостижимо, что никто еще до такого не додумался!

— Подожди! — кричал Владилен, войдя в раж. — Вот еще! Астрологический прогноз: «Советы Ильича»! Секция боевых искусств: «Кастеты Ильича»! Массажный спецкабинет: «Минеты Ильича»!..

Итак, к новой своей работе супруги Степаненко приступали с немалым воодушевлением. Было ясно и с чего начинать. Любые грандиозные цивилизационные проекты, такие, как Рим, Нью-Йорк, Диснейленд и Рублевка, стартовали прежде всего с воды и еды. Воды в Разливе хватало — целое озеро. Еда началась с небольшого буфета, сооруженного супругами на паях с близкой подругой Екатерины Вилоровны — отставной директрисой бывшей школьной столовой. Буфет назвали пока скромненько: «У Шалаша», дабы не разменивать по мелочи запланированный бренд.

Лиха беда начало: вслед за прообразом котлет Ильича подтянулись и кастеты. Уже через неделю после открытия буфета к Екатерине Вилоровне подкатились на черном «бумере» двое крепких ребят с покатыми плечами и скучающим выражением плоских борцовских физиономий. Ребята вежливо попросили денег в обмен на неназванные услуги. Степаненко не испугалась, но спорить не стала, а наоборот, поинтересовалась возможным расширением сотрудничества. Борцы посмотрели с уважением и обещали передать.

Через день начались переговоры на высшем уровне. От имени комплекса «Заветы Ильича» выступала его инициатор и директор Екатерина Степаненко. Конечно, задуманное детище Екатерины Вилоровны существовало пока всего лишь на бумаге. Зато организация ее потенциального партнера теоретически не существовала вовсе, но практически ощущалась неизмеримо больше, чем того хотелось бы очень и очень многим, и в этом представляла собой полную противоположность эфемерным, хотя и многобещающим «Заветам Ильича». Могли ли эти крайности не сойтись?

Борцовский босс оказался дородным мужчиной средних лет.

— Зовите меня просто Цезарь, — неохотно молвил он в ответ на вопросительный взгляд госпожи Степаненко.

Просто Цезарь. Пальцы императора были унизаны перстнями — где золотыми, а где и татуированными. Круглые глаза без ресниц не имели выражения, и оттого казалось, будто они закрыты пятаками — вероятно, от постоянной близости их обладателя к гробу.

Выслушав директора, Цезарь кивнул:

— Гладко выходит. Десять процентов.

— Я думала, вы возьмете больше, — улыбнулась Степаненко. — Можете взять пятнадцать, я жадничать не люблю, себе дороже.

— Десять процентов — твои, — пояснил Цезарь. — Расходы пополам.

— Все пополам, — весело отвечала директриса. — И беспроцентная ссуда на три года.

Цезарь моргнул пятаками и встал. Степаненко молчала. Цезарь пошел к двери, остановился. Постоял, открыл дверь. Сделал шаг наружу.

— Бордель ваш на сто процентов, — сказала бывшая учительница истории. — Остальное пополам.

— Бордель и казино.

— Бордель и тир. Назовем «Дуплеты Ильича».

Император вернулся.

Первыми задачами нового союза стали восстановление и охрана бренда. Прогнившая изгородь не могла защитить территорию комплекса даже от окрестных буренок. Вдобавок ко всему, вот уже несколько лет на площадке отсутствовала главная брендовая достопримечательность — шалаш. Когда-то, в славные времена пионерских линеек, стог и примыкающий к нему шалаш ежегодно обновляли. Трава специального сорта выращивалась во всех пятнадцати союзных республиках по мичуринскому методу. Особенно душистое сено в подарок вождю поставляла Средняя Азия. Злые языки утверждали, что старший инженер отдела эксплуатации товарищ Торчкова даже украдкой покуривает драгоценное сырье… ну и что?.. а если бы и так, кому это мешало, кому? Нечего было на Торчкову кивать, лучше бы делом занимались, делом! А то эвон — прошляпили страну, как есть, прошляпили, все пятнадцать республик! Тьфу, прости Господи!

Вот и дожили: не стало ничего — ни пионеров, ни броневика, ни бронепоезда на запасном пути, ни старшего инженера отдела эксплуатации товарища Торчковой, ни самого отдела… а трава из Средней Азии, хотя и продолжала поступать в стократном объеме, но уже не на шалаш, а для совсем-совсем других радостей. Разбежались ценные специалисты — кто из-за невыплаченной зарплаты, а кто и по причине общего отчаяния от изменившегося статуса жизни. Помер, упившись с горя, потомственный мастер-шалашовщик Клим Виссарионович Лацис, сгинули ударницы-шалашовки из его неповторимой, единственной на всю планету бригады. А вместе с ними пропала навсегда и уникальная технология возведения шалаша, сложная, прецизионная, нигде, по строжайшей своей секретности, не задокументированная. Ушла безвозвратно, отшумела, как платье твое на давней первомайской демонстрации.

— Сделай что-нибудь! — сказала Екатерина Вилоровна своему мужу и заместителю. — Ты же инженер. Ты же участник проекта. Ты же мужчина, наконец!

Несчастный Владилен вздохнул и приступил к воссозданию шалаша. Увы, что он ни делал, ничего не получалось: жерди ломались, сено слетало и рассыпалось, конструкция разваливалась. Научные командировки в деревенскую среду тоже не дали никаких результатов: даже в самой глухой глубинке люди давно уже разучились делать как шалаши, так и вообще что-либо полезное, за исключением самогона. Последнее умение было, видимо, зашито в сознании на генетическом уровне, а потому не пропадало, невзирая на все перестройки и приватизации. Впрочем, в телевизоре намекали, что и это ремесло пытаются вытравить из российского генофонда злобные американские пиндосы при помощи специальных, направленных из космоса лучей.

Положение спас Цезарь. Узнав о проблеме с брендом, он сразу спросил:

— Решетку пробовал?

— Почему решетку? — оторопел Владилен.

— Потому! — отрезал Цезарь, немного помолчал и пояснил. — По опыту. Когда через решетку смотришь, все становится намного понятней.

Так оно и случилось. Каркас шалаша сварили по спецзаказу из нержавеющей стальной решетки; затем Владилен лично привязал проволокой заранее заготовленные пучки сена. Получилось замечательно. Снаружи шалаш смотрелся, как настоящий. Цезарь сооружение одобрил, но внутрь не полез, ссылаясь на плохую примету. Директорская квартира выходила прямо на музейную площадку, и Степаненки перед тем, как лечь в постель, долго стояли, обнявшись, у открытого окна и умиленно любовались тем, что казалось им сейчас верным залогом светлого будущего — хотя бы их, личного, если уж не вышло с пролетариями всех стран. Ночь была нежна, в камышах деликатно плескалась рыба, вдали обреченно мычала забытая по пьяне на лугу недоенная корова.

— Хорошо-то как, Владик, — промолвила Екатерина Вилоровна, прижимаясь к мужнину плечу. — Неужели это и есть счастье?

— Оно, — уверенно подтвердил Степаненко, но тут же вздохнул, следуя извечной мужской обязанности даже в самые лучшие моменты жизни не забывать о бдительности стража и охотника. — Если только враги не помешают…