Змеиный мох - Анна Жилло

В общем, воскресенье обещало быть насыщенным. И в этом виделся свой плюс. Хотя бы уже в том, что голова будет занята не только одной… рыжей заразой.

Конечно, хотелось, чтобы дочь приятно удивила. Решила вдруг наладить отношения, хотя бы по минимуму. Но я был реалистом и понимал, что это равносильно чуду. Чтобы это случилось, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее. И уж точно не наш с Полиной предстоящий развод.

Я скучал по ней. Но, как ни печально, отдавал себе отчет, что скучаю вовсе не по настоящей Жанне, которую практически не знаю, а по той малышке с ямочками на щеках, которую сажал себе на плечи и шел с ней на конюшню или в вольер к собакам. По ершистому подростку с волосами, выкрашенными, по выражению интернатской воспитательницы, в «недетские цвета». По тому, как она подкрадывалась потихоньку сзади, вставала на цыпочки и терлась носом об ухо. По прогулкам вдвоем и разговорам обо всем на свете. По той Жанне, которая осталась в воспоминаниях.

Да, я сделал ошибку, когда уехал, не поговорив с детьми. Наверно, самую серьезную ошибку в своей жизни. И теперь можно было сколько угодно оправдывать себя тем, что это Полина ушла от меня, что она мне изменила. Все так – но я сам позволил ей выстроить стену между мной и детьми. И теперь мог пытаться пробить в этой стене дыру, но снести ее было так же невозможно, как невозможно изменить прошлое. И все же я перестал винить во всем себя. Годами пережевывая это чувство, далеко не уедешь, а я хотел жить дальше.

Жанна вошла с выражением королевы, которую занесло на скотный двор, и по ее холодному взгляду, по тому, как нехотя она подставила щеку для поцелуя, сразу стало ясно: не ошибся. Доченька заявилась не с пальмовой веткой в клюве.

- Обедать будешь? – предложил я, сделав вид, что не заметил ее кислого выражения.

- Нет. Я ненадолго.

- Кофе?

Она капризно выпятила губу.

- У тебя же ведь нет без кофеина? Хотя ладно, давай.

Спасибо, осчастливила.

Я сварил кофе, разлил по чашкам, достал сахар и коробку конфет, которые Жанна проигнорировала. Отпив глоток, поставила чашку на блюдце и уставилась на нее так, словно хотела просмотреть дыру. Это начало действовать на нервы. Как будто по приговору суда приехала и молча отсиживает время.

- Послушай, дорогая моя, если ты хотела о чем-то поговорить, начинай. Вряд ли я догадаюсь сам. Тебя матушка прислала?

- Нет, - она подняла на меня глаза цвета питерского неба. – То есть сказала, что вы разводитесь, но это ваше дело. Давно надо было.

- Надо, но как-то не горело, - я пожал плечами. – И потом, пока тебе не исполнилось восемнадцать, это было слишком напряжно.

- А что, теперь вдруг загорелось? У тебя?

- Ты хочешь спросить, не собираюсь ли я жениться? Нет, не собираюсь. В обозримом будущем – точно. Просто решил превратить де-факто в де-юре.

По правде, в эту сторону я вообще не думал. В сторону гипотетической женитьбы. Но в какой-то момент отчетливо почувствовал себя… связанным, что ли? И захотелось от этого освободиться. Из-за Нади? Возможно. Но вовсе не потому, что прямо так хотел на ней жениться. Да, я знал о ней такие вещи, которые женщины обычно не рассказывают своим мужчинам и которые мужчины вряд ли хотели бы знать о своих женщинах. Мне это было безразлично. При одном условии: что все осталось в прошлом. Для нее – не осталось. А значит, и все прочее не имело смысла.

- Ну, это тоже твое дело, - Жанна нетерпеливо поморщилась. – Хотя ты мужчина еще нестарый, интересный, с квартирой и машиной. Мог бы и найти кого-нибудь. Я о другом хотела поговорить. Сначала думала позвонить, но так получилось, понадобилось кое-что забрать в Питере и отвезти в Хельсинки. Вот и решила заехать. Ты в курсе насчет Мишлена?

У меня заныло под ложечкой – что еще там с Мишкой? Он звонил недели две назад, все было, вроде, в порядке. В ноябре должен был уйти на дембель.

- Нет. Что случилось?

- Это придурок решил остаться служить по контракту. Прапором, блин! А потом, возможно, поступить в военное училище. Видимо, еще не успел донести до тебя эту радостную весть. Даже странно. Тебе должен был первому сообщить, по идее.

Ее слова сочились таким ядом и злостью, что стало не по себе.

- Послушай, ты так говоришь, как будто он в гейский публичный дом контракт подписал.

- Знаешь, наверно, лучше бы туда, - я узнал эту брезгливую гримаску, оставшуюся с детства. – Не ожидала от него такой тупости.

- Понятно, - спокойно кивнул я. – То есть я, мой отец, мой дед – все тупицы. Вместо того чтобы купи-продай или поди-укради, тупо защищали свою страну. Конечно, лучше быть блядью.

- Ой, па, ну давай без этого пафоса идиотского, - скривилась Жанна и процитировала с подвывом, так противно, что руки зачесались отвесить хорошую затрещину: - «Есть такая профессия – родину защищать»[1]. Защитники!

- Знаешь… - я встал, подошел к окну и отвернулся, чтобы не видеть ее лица. – Быть офицером всегда было почетно. Да, именно защищать родину – это было почетно. «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя»[2]. Даже в советские времена. А в поганые девяностые вдруг стало стыдно. Стыдно сказать, что ты военный. Мне – нет. Никогда не было. Но многим – да.

- Стыдно - это когда здоровенный мужик не может семью обеспечить, - ее голос и слова были похожи на наждак. - Много тебе твоя родина дала, за которую ты душу положить собирался? Полжизни в лесу, ни кола ни двора и три копейки денег. Мать рассказывала, как ты еще в училище в увольнениях по ночам вагоны разгружал, чтобы вам было на что жрать. И как на заставах собаки больше мяса получали, чем в офицерский паек входило. А уж сколько ты нам денежек присылал – офигенская сумма! И ясно ведь, что не от жадности, что больше не было. Последнее от себя отрывал – спасибо, конечно, но нормальные люди больше за день тратят.

Ох, как часто я это слышал от Полины в последние годы. То, что сейчас ее слова повторяла Жанна, - в этом не было ничего удивительного. Скорее, закономерно. Яблочко от лошади… Но Мишка, стервец… Удивил, да. Но почему не позвонил, не посоветовался? Или побоялся, что начну отговаривать?

- Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь разницу между родиной и сволочным государством, - я повернулся к ней. – Государством, которое до сих пор так и не дотумкало, что тот, кто не хочет кормить свою армию, будет в итоге кормить чужую. И если этого до сих пор не произошло, то только из-за тупых идиотов, которые за три копейки денег почему-то все-таки стараются этого не допустить. Ну идиоты же, что с них взять, кроме анализов? Чтоб тебе было понятнее, между родиной и государством такая же разница, как между эротикой и порно. Эротика – про людей и про чувства. Родина – тоже. А порно – про члены. Или про членов. Различных государственных органов. Которые принимают решения, что военные должны быть сыты своим патриотизмом, нехрен их баловать. Пусть сосут… лапу.