Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча - Виктор Карпенко

— Нет! Я пойду с тобой! — решительно заявила Ростислава. — В степь, так в степь! — И чуть позже спросила: — Крепость-то на кого оставишь?

— На Данилу Петровича. Ему не сегодня-завтра быть.

Через седмицу ошельская орда, как ее назвал нижегородский воевода Даниил Скоба, ушла в степь, и вел ее князь Яр. Рядом с ним, колено в колено, следовала княжна Ростислава, радостно и счастливо заглядывавшая в глаза мужа, отчего сердце у молодца билось чаще и сильней.

4

Весна еще полностью не вступила в свои права, а в Москву к великому князю владимирскому и московскому Дмитрию пришла весть: орда Мамая вторглась в рязанские пределы. Не ждал князь татар так рано. Не ждал, но исподволь готовился. Потому владимирский, суздальский и ростовский полки пришли по первому его зову. Оставив Москву на княгиню Евдокию и епископа Алексия, Дмитрий Иванович повел войско к Оке. Выйдя на ее высокий берег, Дмитрий приказал стать лагерем.

— Как же так? — недоумевал князь ростовский Константин. — Скоро река вскроется, тогда на рязанский берег не пройти.

— Надобно будет, перейдем, — успокоил Дмитрий. — Стоять будем здесь. Пойдет ворог во владимирские пределы, встретим! Пока же пождем!

Так и простояли полки великого князя владимирского на окском берегу, пока татары пустошили рязанские земли. Вскоре выяснилось, что пришел не Мамай, а один из его темников. Татары не рискнули осадить Рязань, лишь пожгли и пограбили посады. Да и не нужен им был стольный город. Пока хан Махмуд-Булак со своим беклярибеком Мамаем стояли в Азаке, темник Агыз решил поживиться и изгоном пошел в рязанские земли. Татары жгли, убивали, насиловали, сотнями угоняли мирных жителей в степь, а великий князь Дмитрий Иванович с высокого окского берега взирал на истекающую кровью рязанскую землю и не шевельнул пальцем, чтобы оказать помощь князю Олегу и облегчить страдания рязанцам. «Чем больше сгинет татар в рязанской земле, тем меньше их придет в земли московские», — рассудил князь Дмитрий.

Еще татарские разъезды рыскали в поисках добычи по обескровленной рязанской земле, а великокняжеские полки уже снялись с южных рубежей и ушли в московские пределы.

1

Ошельская орда шла на север за весной, за солнышком, за зеленой травой. И хотя Ростислава не раз порывалась сесть на лошадь, Ярослав всякий раз усаживал ее в арбу: еще небольшой, но уже заметный со стороны животик указывал на беременность.

— Чует сердце, что сын будет, — не раз говорил Ярослав, приложив руку к животику жены. — Вон как ногами стучит. Сильный!

— Будет тебе! — краснела Ростислава, смущаясь от столь яркого проявления чувств. — Кого Бог пошлет, тому и порадуемся.

— Конечно, — соглашается Ярослав. — Сыну и возрадуемся!

После Великого поста подошли к Ошелу. Крепости было не узнать: ближе к берегу Волги возвышалась гора сосновых и дубовых стволов, а у воды желтела свежими плахами пристань — большая, широкая, от нее к въездным воротам тянулась мощенная речной галькой дорога.

— Ай да Данила Петрович! Ай да молодец! — увидев содеянное, восхищенно воскликнул Ярослав. — Ты только посмотри, что сотворил! — принимая жену на руки с высокой площадки арбы, восторженно сиял глазами князь. — Да вон и сам он, легок на помине!

От ворот в сопровождении Первуна и сотника рязанцев Мирона неспешно, по-хозяйски спускался к пристани воевода Данила Петрович Скоба. За зиму он зарос волосом, еще больше заматерел. Улыбаясь во все краснючее от ветра и солнца лицо, воевода пророкотал:

— С возвращением! — троекратно расцеловал сыновца, а потом и Ростиславу Даниил Петрович. От его острого взгляда ничего не укрылось, и он тут же заметил: — А вы в степь-то не зря сходили, скоро мне дедом быть?!

— Это потом… — засуетился Ярослав. — Вы-то как перезимовали? Гляжу, пристань содеяли…

— Хороша?

— Не то слово…

— Это мы, пока лед стоял, сваи дубовые забили, а как река вскрылась сваи те укрепили меж собой и настил из сосновых плах выстелили. Три десятка лодий без толкотни станет, — не без гордости заметил воевода. — Это еще что! За зиму и леса навозили, и изб нарубили. Теперь можно неспешно и татар из юрт в дома переселять. Поначалу тех, у кого детишек много…

— Не томи! Веди! Показывай!

— Может, поначалу в баньку? С дороги-то хорошо! Банька истоплена, тебя дожидается…

— Когда же ты успел? — рассмеялся Ярослав.

— Успел. Мы тебя, почитай, уже седмицу дожидаемся. Мои доглядчики каждый божий день доводят: где ты, что ты… А то как же, у меня не забалуешь. Сидим сторожко!

— Хорошо, — согласился Ярослав. — Я с Ростиславушкой в баньку, а после все покажешь…

— Ну уж нет. После баньки самое то медком побаловаться да откушать. Все с пылу с жару. Чай, заждались твои ошельцы…

— Так что, пируем ноне?

— Пируем! И не бойсь, татар твоих тоже не обидим: на всех наготовлено. А уж завтра дела… Посмотришь, сколь земли под пахоту определили, сколь распахали. Да и кузню тож расширили. Ноне уже три кузнеца молотами стучат… Зайду… и сердце радуется!

Но на следующий день пришлось заниматься совершенно другими делами. От Нижнего рекой пришел ведчик: под Костромой ушкуйники объявились, а на следующий день — еще одна тревожная весть: из Хлынова сорок ушкуев спускаются по Каме.

— Вот он — большой поход повольников. О нем еще прошлой осенью предупреждал Тимоха Кладень…

— Кто таков? — вглядываясь в волжскую даль, спросил Данила Петрович.

— Ушкуйник… Сотоварищ по походу в Сарай-Берке, — пояснил Ярослав.

— Значит, опять пойдут в низовье Волги, и Нижнего им не миновать! — Помолчав, Данила Петрович продолжил: — Не хочу оставлять Ошела, но служба князю — мой долг. Посему утром уйду в Нижний Новгород. Ошела ушкуйникам не миновать. Пойдут ли на твою крепостицу… один Бог ведает. Думаю, что не пойдут. А коли пойдут… то народец у тебя крепкий, немало дружинников, ратному делу обученных, татары свои семьи тож в обиду не дадут…

— А коли уйдут в степь? — выразил сомнение Ярослав.

— Татарские сотни князя своего не бросят, не тревожься. А вот юрты пусть отгонят подале от крепостицы. И вот еще что, я тут в зимние-то вечера много передумал, коли ворог станет у ворот, и вот что хочу предложить: ты татар в крепости не запирай. Они — сильны на лошадях. Пусть укроются вон в том леске, — показал воевода на зазеленевший молодой порослью березняк. — И коли ушкуйники на крепость полезут, ударят лавой. Всадников-то, почитай, уже поболе четырех сотен…

— Тысячу перевалило…

— Тем паче. Тысяча — это сила немалая, — многозначительно поднял перст воевода.

— Да и ушкуйники — сила немалая. Сам видел, как они слаженно действуют, а сброя не чета нашей…