Любить птичку-ткачика - Светлана Лубенец

– Ну что, Анастасия, ты опять подняла тираж! Тебе за это большое человеческое спасибо… в словесной форме и… – Он покопался в ящике стола и достал оттуда плотный конверт, который протянул своей штатной сотруднице: —…И в материальной. Думаю, в обиде не будешь!

– Не буду, Павел Петрович, – согласилась Настя, взяла конверт и вместо него положила перед редакторским носом заявление об уходе.

И редакторский нос моментально покрылся бисеринками пота, что, конечно, можно было списать на очередной жаркий день. Багровость очень скоро залила все крупное лицо редактора «О’кейной жизни». Он схватил Настино заявление, порвал в мелкие клочья, которые очень красиво бросил себе за спину, и проревел:

– Какого черта, Настя?! Чего тебе не хватает? Хочешь еще денег?! На!! – Он достал из того же ящика пачку стодолларовых купюр и картинно рассыпал их на столе. – Бери! Мало?! Я еще дам! Только завтра! Сегодня, извини, больше нет!

– Павел Петрович, вы прекрасно понимаете, что я могу написать штук десять новых заявлений или уйти вовсе без всяких писулек, – устало сказала Настя. – Давайте расстанемся по-хорошему!

– И это называется «по-хорошему»! Читатели покупают «О’кейную жизнь» именно из-за статей Анастасии Терлеевой, а она вдруг решила дать деру!

– Я просто ухожу!

– Нет, ты именно бежишь! – Павел Петрович вытянул указующий перст правой руки так далеко вперед, что чуть не достал им до Настиного носа. – А в чем, собственно, дело? Ты можешь мне сказать? Мы сто лет друг друга знаем.

– Могу, – согласилась Настя и перешла наконец на «ты»: – Устала я, Паша, жить внутри скандалов и эпатажа. Мне осточертели все эти… с позволения сказать… звезды, их свинская личная жизнь и подлянки, которые они устраивают друг другу! Чистоты хочется, Паша! Разве тебе не хочется?

Павел Петрович Ракитин все тем же перстом поскреб собственный уже слегка поседевший висок и изрек:

– Там, где чисто, Настюша, таких денег, какие ты получаешь, не платят.

– Не в деньгах счастье!

– Ага! В их количестве!

– Не повторяй пошлостей!

– А ты банальностей!

– Я все равно уйду, Павел! – уже раздраженно выкрикнула Настя. – А на мои действительно немаленькие деньги набегут другие. Как тараканы! Тебе останется только выбрать самого резвого и самого… беспринципного…

– Ты уже нашла другое место? – главный редактор «О’кейной жизни» сознательно перешел на тон ниже. Он совершенно не хотел ссориться с Настей, с которой действительно дружил много лет и уважал не только за бойкое перо, но и за другие личностные качества.

– Нет… так… – сразу успокоилась и Терлеева. – Есть кое-какие задумки, но я еще ни к кому не обращалась.

– Когда решишь, обратись сначала ко мне.

– Зачем? – удивилась она.

– Затем, что я многих редакторов знаю как облупленных…

– Спасибо, Паша. – Настя положила свою руку на кулак Павла Петровича, в котором он так сильно сжимал зажигалку, будто собирался выдавить из нее содержимое прямо на стол. – Я знала, что ты меня отпустишь и не будешь держать зла.

– Чего уж там… – главный редактор сверху Настиной ладони положил свою. – Я и сам бы… да ты знаешь… Только эти клиники съедают столько денег…

Настя действительно знала, что жена Павла Петровича Ракитина уже несколько лет лечилась от рака груди. Периоды ремиссии чередовались с новыми атаками болезни. Ирине сделали уже три операции, но надежды на то, что третья будет последней, не было никакой. Недавно жена редактора прошла очередной курс реабилитации в очень дорогой клинике, и Настя осторожно поинтересовалась:

– Иришке не лучше?

Павел Петрович тяжко вздохнул и ответил:

– То лучше, то хуже… Но то, что она уже никогда не выкарабкается, не подлежит никакому сомнению.

– А ты верь, Паша, все равно верь… Вера – она такие чудеса творит… И пиши свои стихи… В стол… Пусть пока в стол… Помнишь, как у Цветаевой: «…моим стихам, как благородным винам придет черед»!

– Цветаева не опускалась до желтой прессы.

– Неизвестно, до чего она опустилась бы в наше время… да еще если бы у нее кто-нибудь из близких страдал так же, как твоя Ирина! В общем, Павел Петрович, не падай духом!

– Я стараюсь… – главный редактор «О’кейной жизни» откинулся на спинку кресла и улыбнулся Насте. – Ладно, Терлеева… Катись без всяких заявлений… Долгие проводы – лишние слезы… Но если что, то ты знаешь…

– Знаю, Паша… Разумеется, мы останемся друзьями! А потому вот тебе материалы на три следующих номера… – прямо на стодолларовую россыпь Настя положила перед главным редактором компьютерный диск. – Тут про дуэт «Перлы»… Помнишь, ты хотел, чтобы мы тиснули что-нибудь про них. Не представляешь, какими гадкими девками оказались… Самая сексапильная из них – Белла – бывшая валютная проститутка Тамара Беляк… Ее товарки не лучше. В общем, потом ознакомишься… Скулы сведет от отвращения, но читатели останутся довольны. Уверена! Там и фотки этой Беляк увидишь, еще в валютной ипостаси. Далее на диске есть статейка про этих… двух «мачо», которые вместо того, чтобы сваи забивать, поют про лютики с птичками… И интервью с Константином Глебовым…

– Художником? Который портреты звезд пишет?

– С ним! – Настя довольно улыбнулась.

– Как ты его раскрутила, Настюха? – Павел Петрович выглядел абсолютно счастливым, как человек, выигравший бриллиантовое колье на вкладыши из коробок с творожными кексами. – Он же интервью не дает из принципиальных соображений… Ты, случаем, не…

– Обижаешь, Паша. Никакого подлога. Там, в конце интервью, его собственноручная подпись и наши с ним фотографии, между прочим, в обнимку.

– Ну… даешь!! И такого человека я должен отпускать! Насть! Может быть, останешься? Ты просто рождена для добычи информации!

– Паша! Не начинай все сначала!

– Ну… ладно… ладно… Расцеловать-то напоследок позволишь? – И, не дожидаясь Настиного согласия, главный редактор насквозь желтой газеты «О’кейная жизнь» вышел из-за стола, усыпанного зелеными купюрами, и крепко обнялся со своей теперь уже бывшей журналисткой, предварительно заперев полученный от нее диск в свой сейф.

* * *

– Женись на мне, Олег, – с порога заявила Настя и прошла в кабинет, где Романец рисовал эскизы новой коллекции.

– Чего вдруг так? – спросил он, с неудовольствием оторвавшись от работы.

– Так! Нам с тобой обоим нужна семья.

– Согласен. Но почему ты решила, что она должна быть у нас с тобой одной на двоих? У тебя может быть своя семья, а у меня – своя.

Настя взяла в руку один из эскизов, на котором был изображен эпатажный брючный костюм с розами по обшлагам брюк. Строгий учительский пиджак имел капюшон, тоже сплошь усыпанный розами.