Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон

Волшебство часто использовалось в целях, связанных с сексуальной активностью, – и для предупреждения возможных магических атак против мужских способностей, и для восстановления утраченной мужской потенции. Сборники заговоров, изъятые у подозреваемых по делу, которое в 1676 году коснулось обширных территорий от Вологды до Москвы, содержали заклинания обоих видов. По словам судейских, у подозреваемых имелись «о тайном уде заговор» (неясно, укреплявший или, наоборот, ослаблявший сексуальные возможности) и «заговор о женитьбе, чтоб на свадьбе никакова зла не учинилось». Еще один заговор предусматривал необходимость давать травы «к жонке или к девке, как от соблазну о той писал» [то есть чтобы уберечь их от обольщения][195]. У бродячего охотника из Сибири нашли множество распространенных молитв и заговоров, один из них – на то, «чтобы стояли тайные уды»[196]. На процессе, проходившем в Соликамске (1668), Васька, сын дьякона Микифорки, показал, что он переписал «о тайном уде заговор», и признался, что попробовал его в деле, но безуспешно. По словам Васьки, он дал два заговора своему приятелю Ивашке Волошенинову, служившему в Поместном приказе: один – чтобы обольщать женщин, другой – чтобы привлечь доброе отношение окружающих. «И велел наговарывать выняв у живой курицы глаза и истерши давать пить в воде жонкам»[197].

Как на Западе, так и в России раннего Нового времени с сексом было связано множество магических практик и порожденных ими тревог. Однако, в отличие от континентальной Европы, в России сексуальное поведение лишь в очень малой степени определяло – если определяло вообще – характерный, узнаваемый облик колдуна. Если говорить о европейском магическом дискурсе, то соответствующая связь прослеживается в стольких публикациях, что задерживаться на этом излишне – беглое изучение почти любого демонологического произведения или судебного дела подтвердит ее. Недавно стали предприниматься попытки оспорить ее значение или типичность, но пресловутый «Молот ведьм», печатавшийся, переводившийся и цитировавшийся во всей Европе, содержит последовательную схему того, как женщину находили склонной к темным искусствам именно в силу ее женской природы. Задаваясь вопросом, почему женщины более склонны к суевериям, автор, Генрих Крамер, писавший под псевдонимом «Инститорис», решает рассмотреть, «почему у слабого пола этот род скверны [то есть суеверия] более распространен, чем среди мужчин». Настаивая на том, что его изначальная посылка безупречна с точки зрения здравого смысла, он указывает, что преобладание ведьм женского пола:

Опираясь на многие свидетельства из Священного Писания, а также людей, заслуживающих доверия, и житейский опыт, мы хотим сказать, не подвергая презрению весь слабый пол, что в суждении о женщинах мнения в сущности не расходятся – через женщин Бог творит великое, чтобы привести в смятение сильный пол [Молот 2017: 125].

Далее следует череда удивительных доводов, и все они основаны на глубинных свойствах женщин, как телесных, так и духовных.

Некоторые ученые говорят: имеются на свете три существа, которые как в добре, так и во зле не могут держать золотой середины: это – язык, священник и женщина. Если они перейдут границы, то достигают вершин и высших степеней в добре и зле. Если над ними господствует добро, то от них можно ожидать наилучших деяний. Если же они попали под власть зла, то ими совершаются наисквернейшие поступки.

Исходя из этого аксиоматического допущения относительно женской природы, автор рассматривает «основания тому, почему женщины более, чем мужчины, склонны к суеверию».

1) Они легковерны. Демон жаждет главным образом испортить веру человека. Этого легче всего достигнуть у женщин.

2) Они скорее подвержены воздействию со стороны духов вследствие естественной влажности своего сложения.

3) Их язык болтлив. Всё, что они узнают с помощью чар, они передают подругам. Так как их силы невелики, то они жаждут отмщения за обиды с помощью колдовства.

Рассуждения заканчиваются не слишком логичным пассажем, который никак не вытекает из предыдущего, зато органически связан с убеждением автора, что неполноценность тела, веры и характера женщин предрасполагает их к всевозможным нравственным, духовным, физическим и интеллектуальным слабостям: «Таким образом, подведем итоги. Ненасытность в плотских наслаждениях есть причина женской злокозненности. В Притчах Соломона сказано: “Троякое ненасытим… а четвертое – это то, что никогда не говорит: ῾Довольно’, и именно – отверстие влагалища”» [Шпренгер, Инсисторис 2017: 133]. Итак, в центре всего находится похоть, и женская похоть – это непреодолимая сила, толкающая женщин в объятия самого Сатаны.

Даже если согласиться с оговорками и предложениями о новом прочтении, исходящими от ученых, которые желают пересмотреть значение «Молота» как ключевого текста, определившего характер веры в колдовство, и как типичного нарратива, сосредоточенного на женской сексуальности, все же трудно подвергнуть переоценке содержание этих фрагментов и их влияние на другие демонологические трактаты, свидетельские показания и характер допросов, которые велись с такой жестокостью по всей Европе[198]. Записи процесса ведьмы Вальпурги Хаусменнин, сожженной в германском Диллингене (1587), к примеру, открываются рассуждениями относительно того, как Вальпурга обольстила некоего слугу посредством «непристойных речей и жестов», и рассказом об их намерении встретиться для «похотливого совокупления». Именно сладострастие и вызвало погибель Вальпурги. «Итак, когда Вальпурга… сидела, ожидая [своего любовника] у себя в комнате и размышляя о зле и плотских делах, к ней явился не сказанный служитель, а сам Злой Дух в обличье и одеянии последнего, и предался с нею блуду. <…> После блудодеяния она увидела и ощутила раздвоенное копыто своего блудника, а также его руку, не обычную, но деревянную» [Judgment 1925: 107–108].

Нужно очень постараться, чтобы отыскать в российских судах того времени хоть какой-нибудь отзвук этих идей. Как мы уже видели, Соломонию тоже обманул и использовал в сексуальных целях дьявол, прикинувшийся обычным смертным, но он принял вид не тайного любовника, а законного мужа, вернувшегося домой – и добродетельная жена открыла ему дверь. По контрасту с немецкой историей, падение Соломонии было вызвано не похотью, а скорее – как станет ясно ближе к концу – неспособностью священника должным образом защитить ее во время крещения. Некоторые процессы, состоявшиеся в России, содержат смутные намеки на то, что сексуальная магия может быть зловещим образом связана с бесами. В Соликамском деле 1668 года, о котором говорилось выше, упоминаются «для блуда к жонкам богоотметные заговоры»[199]. Это дело – чуть ли не единственное, в котором богоотступничество или даже служение дьяволу изображается как шаг, помогающий достичь успехов на любовном поприще, если речь идет о применении магии. Ни в одном деле не говорится о сексуальных сношениях с дьяволом.