Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

Повернувшись вновь, я увидел усатого мужчину, который стоял в дальнем конце прохода между сферами и маховыми колесами. Высокого, худого, в темном костюме, который болтался на нем, как на вешалке. С такой внешностью и серьезностью он напоминал мне гробовщика.

Голос зазвучал громче:

— Я надеюсь на тебя, — и вдоль дальней стены он двинулся в следующему проходу, исчезнув за сферами.

Я поспешил за ним, повернул направо, всмотрелся в другой проход. Мужчина исчез. Я обошел бункер по периметру, но он, похоже, ушел сквозь стену.

Призраки не говорят. Живые люди не дематериализуются, как призраки.

Подумав о призраках и повернувшись в очередной раз, я оказался лицом к лицу с женщиной в белом. Ее длинные светлые волосы пятнала свежая кровь, и они переплелись, словно после долгой ночной прогулки верхом.

Кровь струилась и по ее ночной рубашке, и впервые она продемонстрировала мне три раны в груди. Одна пуля вошла над сердцем, еще одна — чуть ниже, и оба раза в нее стреляли в упор, потому что материя вокруг ран обуглилась. Еще одну пулю, тоже попавшую в грудь, выпустили с большего расстояния. Вероятно, она попала в женщину первой и, скорее всего, убила ее на месте. Два последующих выстрела, которые убийца произвел в упор, свидетельствовали о распирающей его ярости.

Стреляли, конечно, из винтовки большого калибра. Пули пробили грудь насквозь.

Как только она увидела, что совершенное над ней насилие опечалило меня, раны и кровь поблекли, и теперь она выглядела, как до роковых выстрелов. То есть очаровательной. В ее позе и выражении лица чувствовались сильная воля.

Она пристально всмотрелась в меня, повернулась, пошла по проходу. Через три шага остановилась, чтобы через плечо бросить на меня взгляд.

Осознав, что она хочет куда-то меня отвести, я последовал за красавицей. В углу винтовая лестница вела к еще одному уровню мавзолея, расположенному под этим бункером.

Она хотела, чтобы я спустился туда.

Металлическая спираль ввинчивалась в темноту, и говорю я не об отсутствии света, а об отсутствии надежды, потому что в подвале горел тот же золотистый свет, что и в бункере со сферами и маховыми колесами.

Мне приснился Освенцим, и в том сне я боялся умереть дважды. Аннамария заверила меня, что я умру один раз и только один и «смерть эта не будет иметь никакого значения».

В нашей жизни много дней, когда мы чуть-чуть умираем, нас тяжело ранит утрата или неудача, или страх, или страдания других, которым мы можем предложить только жалость, или кому не можем предложить помощь, потому что для них уже ничего нельзя сделать.

Спиральные ступени, словно бур, ввинчивались в землю под Роузлендом. Когда землю или скалу бурят в поисках воды, на поверхность иной раз поднимают окаменелости или их части. Среди них попадаются странные существа с глазами на ножках, и острыми хвостами, и многосуставными лапками, существа, которые ползали по дну древних, давно исчезнувших морей. Их вид, запечатленный в камне, позволяет чуть расширить наши знания о Земле, но при этом вызывает внезапное подозрение, а не чужаки ли мы в чужой стране. Спускаясь по железным ступеням из бункера в подвал, я слышал только звуки собственных шагов, а в подвале меня ждал ужас, которого я бы не увидел и на планете, вращающейся вокруг далекой звезды.

Здесь потолок от пола отделяли добрых одиннадцать футов.

Позже я заметил параллельные ряды покрытых золотом шестерен в трех футах под потолком, установленных в покрытые серебром верхнюю и нижнюю направляющие. Шестерни не закреплялись в них, не передавали силу или момент движения, но сами пересекали подвал, появляясь из дыры в одной стене и исчезая в дыре в противоположной стене. Первый, третий и пятый ряды двигались с востока на запад; второй, четвертый и шестой — с запада на восток. Зубцы входили во впадины, словно кусая друг друга, сверкающие шестерни вращались так же неумолимо и бесшумно, как маховики в бункере. Я не понимал, для чего это делается, и что эти шестерни могут передвигать, если они и передвигали что-либо, помимо себя.

Но загадка шестерен меркла в сравнении с мертвыми женщинами, которые сидели на полу, спиной к стене.

Я уже говорил, как минимум, в одном из томов этих мемуаров, что не буду рассказывать обо всем, с чем сталкивался. Увиденное в подвале воспринималось не только ужасным, но и верхом неприличия. Невинно убиенные имеют право сохранить достоинство.

Число убитых не определяло степень совершенного злодейства, ибо каждая из этих женщин обладала уникальной душой, как любой родившийся в этом мире. Совершенное с каждой — несправедливость и зло, столь чудовищное, что разум протестует, а сердце щемит от содеянного. Даже одной такой жертвы достаточно, чтобы требовать смертной казни для того, кто так с ней обошелся. Потом, когда я сосчитал всех, выяснилось, что в подвале их тридцать четыре.

И при этом никакого запаха я не ощущал так же, как не слышал ни звука… и это ставило в тупик.

Все обнаженные, они сидели бок о бок на полу, привалившись спинами к бетонным стенам. Хотя душа каждого человека уникальна, внешне все эти женщины относились к одному типу. Блондинки того или иного оттенка, некоторые с короткими волосами, в большинстве — с длинными, до плеч и длиннее. Некоторые выглядели лет на шестнадцать, ни одна — на тридцать и старше. Все с голубыми, или голубовато-серыми, или голубовато-зелеными глазами, широко раскрытыми. Одних так застала смерть. Другим специальные распорки не давали векам закрыться.

Призрак наездницы в ночной рубашке вел меня по подвалу, под бесшумно вращающимися в двух футах над головой золотистыми шестернями, и сходство между наездницей и убитыми женщинами проявлялось все отчетливее.

Я сразу предположил, что она — первая жертва, и убийца не удовлетворился тем, чтобы убить ее один раз. Вновь и вновь он находил похожих на нее женщин и, убивая их, снова убивал ее.

Вероятно, ни одна из мертвых женщин не цеплялась за этот мир, потому что других призраков я в Роузленде не видел, только наездницу и ее верного жеребца. Я мог только поблагодарить их за своевременный уход на Другую сторону. Если бы подвал заполняли их призраки, с перекошенными болью лицами и жаждущие отмщения, я бы, наверное, не выдержал.

Хотя практически всех так или иначе пытали, я не буду говорить, как именно и какими инструментами. У одних этого дикаря привлекли руки, у других — ноги, еще у кого-то — грудь. Но если не считать распорок для век, которые, несомненно, установили после смерти, лица всех остались нетронутыми.

Убийца хотел видеть лицо наездницы в каждой из своих жертв. Может, он приходил сюда, чтобы осматривать свою коллекцию, чувствовать на себе их взгляды, показывать им, что он живет, прекрасно себя чувствует, и никто не покарал его за их страдания и смерть.

Отсутствие запаха разложения в подвале, полном трупов, удивляло меня меньше, чем состояние тридцати четырех женщин. Выглядели они так, будто их всех убили этим самым утром.