По агентурным данным - Фридрих Незнанский

Она чуть нахмурилась… И он узнал ее! Это была та самая женщина, которая так поразила его в день приезда на перроне вокзала. Тогда она была в светлом пальто и шляпке, в туфельках на высоких каблуках и казалась гораздо старше и неприступней — этакая сошедшая с экрана кинозвезда.

Сейчас, в спортивной одежде, она выглядела много моложе, видимо, была его сверстницей. И держалась проще, что ли. Хотя ее особенная красота и здесь выделяла ее из толпы.

Девушка оторвала от него взгляд, тряхнула кудрями, будто отгоняя некое наваждение, и шагнула к поджидавшим ее ребятам. Они сплели пальцы, она села на импровизированную перекладину, взмах двух пар сильных, мускулистых рук — и девушка буквально взлетела вверх, оказалась в кузове. Парни прыгнули следом.

— Все, что ли? — высунулся из кабины водитель.

— Все! Трогай, Дмитрич!

Затарахтел мотор.

«Сейчас они уедут, и я ее больше не увижу, — с отчаянием подумал Чиж. — А ведь это девушка моей мечты!»

Девушка его мечты неожиданно обернулась к нему, улыбнулась чудесной, милой улыбкой и протянула руку, приглашая к ним, в их счастливый мир.

Грузовик уже набирал обороты, Чиж догнал его в два прыжка, подпрыгнул, ухватившись за борт, подтянулся, перемахнул внутрь и оказался на скамье, рядом с небожи-тельницей.

— Меня зовут Максим, — не сводя с нее глаз, проговорил Чиж.

— А я Виктория, — весело откликнулась девушка.

— А куда вы едете? — спросил Чиж, и ее подружки, сидевшие рядом с ними, наперебой затарахтели:

— Мы едем! Не «вы», а мы!

— Мы с вами вместе едем!

— На стадион!

— У нас там репетиция!

— Вы что, не слышали про праздник?

— У нас здесь через две недели праздник в честь победы!

— Сегодня репетиция!

— А вы кто? Вы из Львова или проездом?

— Ой, какой вы хорошенький.

— Товарищ лейтенант, а вы женаты? Или свободны?

— Ладно, девчата, хватит вам! Что налетели на человека?! — оборвала их Виктория.

И девушки тут же оставили их в покое, принялись обсуждать какого-то худрука Кириченко.

— А вас здесь слушаются! — заметил Максим.

— Ну. есть немного, — откликнулась Виктория.

Кто-то завел песню, и все тут же подхватили. Ветер путался в девичьих волосах, звонкие голоса разносились по улице. Максим Орлов не пел. Он не сводил глаз с Виктории, с Виты — как звали ее на украинский манер. А она смотрела на него. Не смущаясь, не отворачиваясь. Она смотрела и тихо улыбалась, как будто удивляясь чему-то, понятному только ей. И ямочки играли на ее щеках.

На стадионе, расположенном на окраине города, действительно шла подготовка к празднику. Группы гимнастов, акробатов, жонглеров сменяли друг друга, подчиняясь голосу маленького толстого человечка, который бегал по полю, отдавал в рупор бесконечные команды, кричал и ругался.

— Кто это? — указал на него глазами Максим.

— Это худрук Кириченко. Он тут главный, — ответила Вита.

— А я думал, самая главная здесь — вы!

— В каком то смысле так оно и есть, — рассмеялась девушка.

Грузовик подъехал к самому краю поля и остановился. Максим, опережая возможных соперников, перемахнул через борт и протянул руки Виктории. Она легко скользнула в его объятия. Он бережно поставил девушку на землю. И тут же над стадионом грянул марш.

— Это в вашу честь, да? — продолжил игру Максим.

— Да! Потому что я богиня Победы!

— То есть?

— Если вы немного подождете вон там, на трибуне, вы все увидите, идет?!

— Конечно, идет!

— Репетиция займет час, может, два. Подождете?

— Я? Конечно, подожду!

— А потом я вас найду, идет?

— Конечно, идет!

— И не кричите так. На нас смотрят, — она стрельнула глазами и убежала за товарищами.

Час или два? Да он готов был ждать ее целую вечность.

АВГУСТ 1945, Дубровицы

Шмаков не спал всю ночь — на всю деревню выла собака тетки Таисии. Смирная псина, и чего развылась? И так-то сон никудышный, проснешься, бывает, среди ночи и до утра глаз не сомкнуть. И мысли лезут всякие. про внучку Аленку — вот ведь детство досталось малой: то немчура хозяйничала, то теперь бандиты всякие в лесах шастают. И за ягодами девчоночку не отпустишь. Шмаков ворочался, присушиваясь к дыханию дочери и внучки. Они спали за занавеской, тихо спали, как ангелы, ей-богу! Хорошая девчоночка, Аленка. Ласковая, смышленая, этакий светлячок в его старости. Всегда за все благодарит. Марья угостит ягодами, всегда спасибо скажет.

Да вот, кстати, чего-то и Марья из лесу не вернулась, вспомнил он вдруг. Как уходила она утром в лес с лукошком, он видел, а чтобы вернулась вечером, не припомнит. Может, конечно, вернулась, да и заперлась в хате — с таким-то лицом срамно людям показываться. Ох, и изверг этот Анджей или как его там по правде зовут?. Не верил он, что Марьин хахаль тот, за кого себя выдает. И что бы ни говорила его дочь, а не нравился ему и председатель, Мирослав Иваныч. Чуял он охотничьим своим чутьем, что есть между ними — Анджеем и председателем какая-то связка. Вроде делают вид, что просто знакомы, а порой такими взглядами перебросятся, что сразу ясно — что-то тайное меж ними есть! Может, Анджей этот из «лесных братьев» или «зеленых» — мало ли банд в лесах кружат. Нехорошо это все. Подальше бы обоих из села! Да куда там! Бабы прямо молятся на Мирослава — прямо отец он им родной! И муки даст, и крупы. А откуда берет? Ну, положим, ездит в город, на складе получает, так он говорит. Так что это за склад такой? Вон, кум из другого села в гости заезжал, так подивился. Сказывал, что их председательшу никто никакими продуктами в городе не одаривает. Так что председатель их — темная лошадка. А с кем своими мыслями поделишься? Не с кем. Да и на Анджея этого каждая вторая бабенка заглядывается. Ему только руку протянуть. Тьфу! На Марью бы посмотрели.

Да где же она, бедолага? Нехорошо как-то на сердце. И Шарик Таисьин все воет и воет как по покойнику, прости Господи!

Дед перекрестился на иконы, не вытерпел, встал, сунул зябкие ноги в валенки и вышел на двор, дошел до Марьиной хаты. Щеколда была закрыта щепкой — то есть, хозяйки дома не было.

Едва дождавшись рассвета, Шмаков направился к Швыдкой.

— Здорово, Таисия! Чего это псина твоя всю ночь брехала?

— Ой, Федорыч, беда у меня, — завыла женщина. — Оксанка вчера в лес ушла, да и не вернулась!

— С кем ушла-то?

— Да не знаю, не сказывала. Убежала, мол, на часок, за морошкой, еще полудня не было.

Ой, горюшко-то какое.