Абсолютные миротворцы - Олег Дивов

– Тим, слева!

Да что ж вам неймётся-то, верные псы управляющей компании. Премию захотелось за наши головы?

Оглушительный гул воздуха в оконном проёме. Пистолет сзади уже не тявкает, он бабахает – Тим стреляет, не высунувшись. Гильзы летят в потолок и сыплются горячим дождём мне на голову. Две машины на сходящемся курсе – полицейская и космодромной охраны. Если хоть одна запрыгнет вслед за нами в трюм, мы их там, конечно, прикончим, но пара тонн лишнего веса на борту совсем ни к чему. Да и кто кого прикончит, вопрос щекотливый. У них автоматы. Главное, не дать им выставить свои длинные стволы из окон и открыть прицельный огонь.

– Борисыч, не смей, убьёшься!

Этот старый перец хотел вылезти наружу по пояс и стрелять поверх крыши. Не на такой же скорости, трам-татарам.

Опускаю стекло, получаю сильнейший удар по ушам, рву пистолет из-за пазухи. Очень вовремя.

– Заряжаю! – кричит Тим.

Неловко извернувшись, палю куда-то в сторону противника. Через секунду подключается Тим, и тут обе машины преследователей начинают лавировать. Ага, не нравится им, как наш меткий парень стреляет.

Космодромная охрана, кажется, задумалась, а не слишком ли быстро она едет и не слишком ли много от этой жизни хочет – и вдруг отвернула в сторону. Увы, я тоже не могу больше нестись во всю дурь, аппарель уже буквально перед носом, слегка подсвеченная дыра трюма, пора тормозить.

У полицейских всё лобовое в решето, но эти – не тормозят. Они закладывают дугу, заходят мне в хвост и вот-вот протаранят нас. Тим громко и зло орёт. Того и гляди начнёт палить сквозь заднее стекло, с него станется.

Роняю пистолет под ноги, втыкаю палец в кнопку и даю разряд с кормы.

– Держись! – кричу я сразу всем, особенно – машине.

Звонкий сухой треск, запах озона, Маша запинается на мгновение, а потом резво вспрыгивает по аппарели в трюм.

Полицейская машина будто воткнулась в невидимую стену, такое впечатление, что у неё внутри развалилось сразу всё. Я почти совсем глухой, но слышу адский скрежет резины по бетонке.

Значит, он действительно адский.

Ну ещё бы, закусило тормоза намертво.

Кажется, мы справились.

Аппарель поднимается, заслоняя нас от мира. Я подбираю оружие с пола, откидываю спинку сиденья, проверяю, как Борисыч, а Тиме говорю:

– Извини, но ты молодой и так выдержишь.

Раздаётся ни с чем не сравнимый грохот, а потом ни с чем не сравнимая могучая силища отрывает нас от грешной земли и от грешной планеты Земля тоже.

Потом нас размазывает.

– Могла бы хоть спросить, как дела. Или просто сказать: «Привет, ребята», – успевает буркнуть Борисыч.

* * *

На хайдрайве можно ходить строго по коридорам, расчищенным от космического мусора, иначе к порту назначения придёт не корабль, а чайное ситечко. Куда мы намылились, там легальных коридоров нет, зато есть неприметная дырка. Дана рвёт на всех парах к Луне. Вдогонку нам летят нецензурная брань, замысловатые угрозы и недвусмысленные обещания.

Ещё за нами идёт патрульный корабль, но это он зря. У нас все посчитано: не успеет. Мы растворимся в пустоте. Нелегальные коридоры не обозначены входными бакенами, надо знать точные координаты. А перекрыть наглухо громадный сектор пространства и сканировать его постоянно, ожидая, не выскочит ли грузовичок, нашим конкурентам просто не по деньгам. Тем более, таких секторов – много. И отовсюду выскакивают контрабандисты. Быстро меняют товар – и обратно. Не задался у конкурентов их народный социализм. Они, конечно, стараются всех наказывать, и бывшие соотечественники гибнут за металл регулярно. Одного поймают – а на его место уже целая очередь. Потому что при народном социализме особо не разгуляешься, а красиво жить хочется.

Ничего личного, просто бизнес. Для наших людей относительно безопасный, ведь делается всё далеко от Земли. Такую наглость, чтобы встроиться в чужую логистику и бесцеремонно садиться прямо на Землю, могут позволить себе единицы, и работают они не на себя, а на штаб-квартиру корпорации. Это уже не контрабанда, это разведка. И чтобы засветить Дану, нужен серьёзный повод. Как сейчас.

У нас будет гипердрайв. Прямо не верится. Неужели мы это сделали…

На хайдрайве большое ускорение чувствуется только в момент рывка, дальше – обычная «единица»; мы наконец-то не лежим, размазанные, а спокойно усаживаемся в ходовой рубке и глядим друг на друга. Неужели мы это сделали?

Последние новости, что мы поймали, ныряя за Луну: мою личность установили – уж больно машина приметная, – а мне именно того и надо. Пытаются разобраться, как я болтался на Земле чёрт знает сколько времени. Борисыча и Тима ни одна камера толком не разглядела. Из-за Даны просто скандал: оказалось, у неё всё ворованное, причём по отдельности, из разных мест – и грузовик не пойми откуда, и документы на него, и паспорт неизвестно чей, и анализ крови, и отпечатки пальцев, и унылая физиономия, нацепив которую она общалась с землянами, и чуть ли не размер ноги.

Впервые я вижу, как Дана улыбается. Господи, какая же она милая. Потом замечаю, что Борисыч на неё таращится во все глаза и как-то откровенно по-хозяйски. Да неужто?… Не про меня, значит, эта лёгкая походка, русые кудри, аккуратная маленькая грудь прекрасной формы – я очень наблюдательный, профессия обязывает, – чудесный рисунок губ и всё такое прочее. Хреново быть наблюдательным. Ладно, утешусь тем, что мои товарищи, кажется, оттаяли и попробуют начать жизнь заново…

Тим на радостях, что мы всех победили, нажирается синтетики и бегает по стенам, насилу утихомириваем его. Тогда он виснет у Борисыча на шее и называет его папой. Тут мне реально хочется мальчика пристрелить, но я вовремя соображаю, что применять армейскую мелкашку на корабле запрещено под страхом прогулки за борт. Нельзя – пуля башку просадит навылет, а потом ещё что-нибудь повредит тоже навылет. Кстати, ради такого случая, когда надо убить кого-нибудь по делу срочно, командиру экипажа полагается старый добрый ствол под патрон 9×19. Тоже не подарок, но гораздо меньше риска испортить звездолёт.

Мы неспешно обедаем, болтаем о всякой ерунде, потом я замечаю, что Дана хмурится и вроде бы к чему-то прислушивается. Пора бы разойтись по каютам и как следует выспаться. И проснуться наконец без ощущения привычного страха – меня этот страх убивал на Земле полгода, а Борисыча и Тима – три месяца, всю активную фазу подготовки к операции. Въевшийся в мозг ужас разоблачения. Думал, ничего больше не боюсь на этом свете, но когда появилась цель – научился бояться заново. Мертвецам не страшно: у них нет смысла жизни. Придумай смысл и живи. Но вслед за смыслом придёт и страх.

Дана хмурится снова и отворачивается к приборной доске. Начинает что-то крутить и опять вслушиваться. Прижимает ладонь к виску: типичный рефлекторный жест командира звёздного корабля, совершенно бессмысленный, но все они так делают. У командира на висках датчики интроскопа. Через него ты воспринимаешь корабль, словно живой организм, и этот организм – ты сам. Видишь его насквозь, чувствуешь свою машину, как себя. Не отказался бы я так сливаться с Машей. Мы бы с ней тогда летали, не боясь случайного ветерка. Люблю Машку. Я бы лучше нормальную человеческую женщину полюбил, конечно, но где её взять – вон, Дану уже Борисыч прибрал к рукам. А я кого попало не подпущу к себе, привередливый. Удивительно, что вообще хочу серьёзных чувств – кажется, и меня начинает отпускать полегоньку. Или время лечит, или сегодняшний акт мести подействовал: надежда появилась, надежда… Ты её только сейчас не обломай, дорогой наш командир.