Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон

Все вроде бы логично, но вопросов возникает столько же, сколько дается ответов. Действительно ли жизни Холмса грозила такая опасность, как он утверждал?

Величайший его противник Мориарти погиб. Пришедший на смену профессору полковник Моран, при всем его уме и безжалостности, был не гением преступного мира, а отставным военным, жадным до азартных игр и женщин. Б́ольшую часть организации, которую Мориарти с таким трудом создавал на протяжении 1880-х годов, удалось уничтожить.

И до и после схватки у Рейхенбахского водопада Холмс сталкивался со сходными угрозами его жизни, но не считал необходимым разыгрывать собственную смерть и пропадать три года в самых отдаленных и наименее исследованных уголках мира. Да и могло ли совершиться столь сложно разыгранное исчезновение под влиянием минуты? Это кажется крайне маловероятным.

При внимательном рассмотрении становится очевидным, что решение разыграть кончину Холмса было принято после совещаний с Майкрофтом за несколько недель до отъезда на континент.

У Майкрофта имелись собственные причины на то, чтобы внушить миру, будто его брата больше нет в живых. Числящийся в умерших Шерлок, свободный от сыскной работы в Лондоне, которую Майкрофт всегда считал пустой растратой его талантов, как никто другой подходил для иных поручений – поручений много более серьезных, нежели выслеживание уголовных преступников или разрешение «пустяковых полицейских ребусов», которые Майкрофт так решительно отметает в рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона».

На первый взгляд мало что связывает места, где Холмс побывал за три года своего отсутствия, помимо того, что в начале 1880-х Лхаса, Мекка и Хартум были запретными городами, куда европейцев не допускали. Зачем же туда отправился Холмс?

Стоило ли забираться так далеко от торных путей, чтобы избежать преследований полковника Себастьяна Морана и других подручных Мориарти, если таков был его главный мотив? Ответ на этот вопрос, как и на многие другие загадки карьеры Холмса, следует искать в его отношениях с Майкрофтом.

Благодаря очень важному, хотя и не афишируемому положению, которое Майкрофт занимал при правительстве (если верить Холмсу, временами его брат и являлся британским правительством), он был осведомлен о мельчайших переменах в политике империи, о каждом выпаде и каждом туш́е в извечной дуэли, которую вели между собой дипломаты великих держав. Он знал, что интересы Британии поставлены на карту в двух из запретных городов, сколь бы далеки те ни были и от столицы империи, и от помыслов большинства британцев. (Причины, по которым Холмс посетил Мекку, как мы увидим позднее, не имели отношения к политике.)

Из Тибета в Лондон доходили пугающие слухи о намерении России внедриться в этот регион. Хартум был столицей растущего мусульманского государства, которое всего несколькими годами ранее унизило Британскую империю, казнив одного из самых прославленных ее генералов и принудив англо-египетские войска покинуть территорию халифата. Надежные сведения из этих «запретных» городов настоятельно требовались мандаринам, определявшим политику Британской империи, а какой источник мог быть надежнее, чем младший брат одного из них?

Выражение «Большая игра» для обозначения соперничества между Россией и Британией за влияние в Центральной Азии и странах, граничащих с Индией, предположительно пустил в оборот в 1840-х годах Артур Конолли, офицер Шестого полка бенгальских улан[65]. Наибольшую известность оно получило благодаря роману Киплинга «Ким», впервые увидевшему свет в 1901 году. Однако лежащее в его основе мировоззрение пронизывает тысячи книг, эссе и передовиц, написанных во второй половине XIX века.

В 1882 году, например, викторианский историк Дж. Р. Сили подчеркивал настоятельность особо пристального внимания к отдаленным областям, которого требовала от Британии «Большая игра»:

Это мог бы сказать и Майкрофт. Слова Сили суммируют исходные посылки, которыми руководствовались старший из Холмсов и десяток других влиятельных фигур Уайтхолла. Таково было умонастроение, заставившее младшего Холмса отправиться за тысячу миль на другой конец земного шара.

Двенадцатого мая 1891 года, всего неделю спустя после решающего поединка у Рейхенбахского водопада, Холмс прибыл во Флоренцию. Сыщика встречал британский консул, извещенный о его прибытии депешей Майкрофта.

С самого начала своей «посмертной» карьеры Холмсу доставляло определенные трудности сохранение инкогнито. Некоторых чиновников консульства приходилось ставить в известность о личности визитера, чтобы он заручился помощью, необходимой путешественнику. Во Флоренции, кроме всего прочего, жило немало англичан, приверженных dolce far niente[67], и среди них могли быть люди, знавшие Холмса по Лондону. Благодаря Уотсону и Дойлу он уже не был безвестным сыщиком-консультантом, как когда-то.

По иронии судьбы превращение Холмса в легенду англоязычного мира началось после его предполагаемой смерти, когда «Стрэнд мэгэзин», подталкиваемый Дойлом, согласился опубликовать некоторые рассказы Уотсона. Первый из них увидел свет не ранее осени 1891 года. К тому времени Холмс находился в Гималаях и не подозревал о своей растущей славе. Опубликованные Уотсоном и Дойлом повести «Этюд в багровых тонах» и «Знак четырех» не имели большого успеха, но тем не менее внесли свою лепту в то, чтобы вывести Холмса из сумерек безвестности, в которых он до тех пор трудился.

Опасаясь, как бы кто-нибудь во Флоренции не узнал его, Холмс снова облачился в одеяние итальянского патера, в котором ускользнул от внимания Мориарти на вокзале Виктория, и покинул город при первой же возможности. Он направился на юг, в Бриндизи, где сел на пароход компании «Пи энд Оу»[68], державший курс на Египет. Пересев на другое судно той же компании в Порт-Саиде, в устье Суэцкого канала, Холмс ступил на путь, которым в последние десятилетия XIX века проследовали тысячи холерических полковников, нервных младших офицеров и грозных мемсаиб[69].