Русский хан - Владимир Лошаченко

– Работаем, Сынок.

Наших лошадей увели в тыл. Охрана следовала за нами, хотя для них мы исчезли, они нас не видели. Для тигра дело привычное таскать меня на спине.

До главных бунчуков оставалось всего ничего, когда заклинило автомат. Бросил его, вытащил «стечкин», опустошил один магазин, второй. Дернул тигра за ошейник:

– Сынок, стой.

Ждем гвардию, начали появляться участники битвы.

– Ага, обычный режим.

Подскочил отряд русичей с Егорием Окоротом:

– Хан, ты живой, слава богу. Мы их сейчас на куски порубаем! – и указал мечом на личную тысячу Бату-хана.

– Погодь, воевода, зачем лишние жертвы, с ними мои гвардейцы разберутся.

Монголы держались стойко, мужественные ребята, но карабинам гвардейцев им противопоставить было нечего. Залп, второй – пошла отчаянная рубка. Я ворвался во вражеские ряды на тигре, стреляя из пистолета. Сражение в моем сознании распалось на отдельные фрагменты – вот вздыбленная лошадь молотит передними копытами в опасной близости от нас. Сынок, не останавливаясь, ударом лапы смахивает монгольскую лошадку вместе с всадником. Уворачиваясь от копья, стреляю монголу в грудь, замечаю, слева на воеводу насели трое. Поворачиваю тигра, монголы увлеклись и меня не видят, стреляю – один падает. Дальше щелчок, затворная рамка в крайнем положении – кончилась обойма. Саблю из ножен, получи. Голова монгола летит с плеч, а тело, не замечая отсутствия самой важной части организма, продолжает махать саблей. Егорий завалил третьего противника, прорубив ему бок. Всадник без головы отвоевался – падает на шею коня.

– Спасибо, хан, выручил.

– Да ладно.

– Ты чего вперед своих дружинников прешься? Не подставляйся зря, – и мы с Сынком рванули вперед.

Наше появление произвело на врага шокирующее впечатление, некоторые, спрыгнув с коней, упали на колени. Прорвавшись сквозь строй охранной тысячи, добрался до главного приза. Бату-хан сидел на вороном коне в полном боевом доспехе. Он казался внешне спокойным, и только бегающие зеленые глаза выдавали его волнение. Неприятный оскал исказил его лицо:

– Ты осмелился встать на моем пути, русич, ты умрешь.

Он неуловимым движением сунул руку за пазуху халата и стал вытаскивать пистолет. Ай да Батый, позаимствовал-таки у янкесов игрушку. Ему казалось что он достает пистолет очень быстро, тренировался, поди, сердешный. Для меня всего лишь замедленное кино. Соскочил с тигра, в несколько шагов достиг главного плохиша и вырвал у него оружие из рук. Не мудрствуя лукаво, сдернул с Батыя за ногу с лошади. Достал саблю и от души врезал по шее чингизида. Голова Бату-хана хлопала глазами, отделенная от туловища. Сынок в один прыжок оказался рядом, шлепнул его по боку: падай. Боевой режим кончился, башка монгола отлетела в сторону, из шеи ударил небольшой фонтанчик крови, и тело завалилось на землю. На шее у трупа что-то блеснуло. Интересно, надо глянуть. Я снял золотую цепь с замшевым мешочком.

– Он, никак, горсть земли родной Монголии с собой таскал? Не тот психотип.

Раскрыл мешочек и ничего не понял. Потом разберусь, в спокойной обстановке. Я обнял тигра за голову и сказал:

– Мы сделали их, Сынок, ты молодец.

Тигр в ответ коротко рявкнул и лизнул меня в лицо. Я достал портативную рацию:

– Ильяс, как твои дела?

– Нормально, хан, идем вперед.

– Хорошо, продолжайте.

Шум битвы перемещался к Волге. Монголы в плен сдавались, да их никто не брал – наши воины знали, убить нужно всех. Такую нехитрую установку войска получили перед сражением. Я зашел в шитый золотом большой шатер. В укромном месте стояли четыре больших сундука и один поменьше. Не иначе, казна Батыя. Весьма кстати – пойдет на помощь семьям погибших и на пенсион увечным воинам. Половину подоспевшей охраны оставил сторожить казну. Битва распалась на отдельные хаотичные схватки, трещали карабины, где-то тявкали пулеметы. Орда агонизировала, полный писец.

– Гвардия, вперед! – я махнул саблей в сторону Волги.

Тысяча гвардейцев и неполный полк русичей с ревом полетели в последнюю атаку. Монголы дрогнули и побежали – их рубили на скаку, стреляли из карабинов, топтали лошадьми… и вот берег. Несколько десятков конных монголов, бросились вплавь. В сторону беглецов прошлась одна пулеметная очередь, другая.

– Немедленно прекратить стрельбу.

Гонцы помчались по берегу Волги. Подскочил Егорий – воевода русской дружины:

– Светлый хан, уйдут ведь нехристи, добить надобно.

– Экий ты кровожадный, – усмехнулся я. – А кто на родину, в Монголию радостную весть доставит?

Воевода только рот открыл, а когда дошло, заржал во всю глотку. На ту сторону реки перебралось не больше трех десятков конников.

– Сынок, теперь давай помоемся.

Лапы тигра были красными от вражьей крови, да и белая в полоску шкура приобрела розовый цвет. Загнав его в воду, стал с песочком отмывать, потом занялся собой и только сейчас заметил порез на правой щеке. Когда и где получил – не помнил. На бережок высыпало остальное войско, полезли в воду отмывать лошадей. Подскакавшему адъютанту озвучил приказ:

– Раненых немедля вывезти в лагерь. Чужих – добить. С трофеями сами воины разберутся, пригляди, чтобы русичей из дружины не обделили. Наших убитых на погребальный костер, а монголов пусть зверье жрет и глодает. Сосчитать невозвратимые потери и раненых. Выполняй.

Адъютант ускакал. Я пересел на свою лошадку, и мы всей толпой отправились в лагерь. Проследил за погрузкой сундуков из шатра на повозки. Батыева казна очень кстати – расходы предстоят немалые. В своем шатре переоделся, слуга вынес доспехи чистить, а я тщательно умылся теплой водой. Упал на овчину – заснул в падении. Проснулся рано, с первыми лучами солнца. Слуга с заспанной рожей подал обильный завтрак. Ел за троих – много энергии потратил вчера. Пора заниматься делами, и первое – раненые. Зашел к Семену, на него потратил не больше пяти минут – рана не глубокая, ничего опасного. Под навесами лежали раненые воины, в первую очередь лечил самых тяжелых. После сотни и у меня стали подкашиваться ноги – все, перерыв. Обильный обед и два часа сна. До вечера удалось излечить сто десять увеченных. Три дня работал на износ, под вечер упали шторки, все.

* * *

Спал сутки, приходя в себя. Проснувшись, съел поросенка и жареного гуся, одним махом. Пришедшие соратники потребовали прекратить издевательство над собой и грудью встали, не допуская к раненым.

– Так нельзя, Владимир, ты сгоришь, как свечка. Тебя на всех не хватит.

Карчи помолчал и добавил:

– Что я скажу Марьяше?

Его поддержал Семен:

– Он прав на все сто, ты нам нужен живой и здоровый.

В их словах был резон, и я после некоторого препирательства сдался: