Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - Алексей Юрчак

Такая замкнутая логическая структура авторитетного дискурса была прямым результатом парадокса Лефора — точнее, того, как он спроецировался на структуру советской идеологии (см. главу 1). Появилась эта замкнутая структура не в результате сознательного манипулирования идеологическим языком сверху, а в результате его спонтанной гипернормализации. Иными словами, как и другие элементы языковой формы, замкнутая логическая структура возникла в результате попыток большого количества людей, участвующих в производстве текстов на этом языке, сделать свой собственный субъективный авторский голос как можно менее заметным. Эта задача стала важна, как мы видели, из-за исчезновения внешней господствующей фигуры авторитетного дискурса, способной публично комментировать и оценивать авторитетные высказывания.

Наш вывод отличается от того вывода, который сделан в работе Урбана, — он считает, что логическая замкнутость партийных текстов была результатом сознательной манипуляции языком со стороны партийного руководства, которое таким образом воспроизводило себя как единственного автора и огранизатора политического языка, а значит, и воспроизводило свою власть. В отличие от Урбана мы считаем, что эта структура стала результатом незапланированной мутации идеологического дискурса, описанной выше. Более того, рассмотренные принципы авторитетного языка не только не были результатом чьего-то исчерпывающего анализа — они даже не были до конца понятны партийному руководству, по крайней мере до начала перестройки, когда авторитетный язык неожиданно попал в сферу публичного обсуждения и анализа.

В рассматриваемой передовице «Правды» есть множество других примеров логически замкнутой риторики. Например, предложение в 10-м параграфе звучит так:

«Внутренняя зрелость» и «идейность» представлены здесь как недостаточно развитые и пока не достигшие требуемой высоты. Задача партии заключается в преодолении этого недостатка и стимулировании дальнейшего роста этих параметров. Однако ранее, в параграфе 3 этой же статьи, советские трудящиеся были охарактеризованы как люди, чей «идейно-политический и нравственный облик и характер» состоит из «беззаветной преданности идеям коммунизма и уверенности в торжестве этих идей». Согласно этой фразе, внутреннюю зрелость и идейность советских людей нельзя интерпретировать как недостаточно высокие. Таким образом, текст передовицы формулирует важную задачу на будущее (параграф 10), предварительно заявив, что эта задача уже решена (параграф 3).

Как уже говорилось, в более ранний, сталинский период советской истории — до того как идеологический язык пережил процесс гипернормиализации — логическая структура его текстов не была замкнутой. Эту разницу в логических структурах идеологического языка сталинского периода и периода позднего социализма можно проиллюстрировать, сравнив нашу передовицу от 1 июля 1977 года с передовицей в той же газете «Правда» от 21 сентября 1935 года. Темы и заголовки обоих текстов похожи: «Качества советского гражданина» (1935 год) и «Идейность советского человека» (1977 год). В передовице 1935 года (как и в передовице 1977 года) дается характеристика советского человека. Например:

Даже на примере этого небольшого отрывка видно, что логическая структура аргументации в этом виде политического дискурса, в отличие от авторитетного дискурса позднего социализма, не является замкнутой. Здесь сначала перечисляются характеристики рабочего класса, а затем вводится новая информация — о том, что эти характеристики должны стать чертой каждого советского трудящегося, включая тех, кто не является представителем рабочего класса. Разница логических структур в текстах 1935 и 1977 годов отражает разницу дискурсивных режимов этих двух эпох советской истории. В сталинский период наличие внешней фигуры идеологического языка позволяло этому языку оставаться логически открытым, поскольку ее голос претендовал на уникальную способность выражать некий якобы объективный, независимый, внешний канон истины. Таким образом, создавалось пространство публичного метадискурса, в котором проводилась оценка и корректировка идеологического языка по отношению к этому внешнему канону. Но когда в позднесоветский период позиция внешней фигуры исчезла, логическая структура идеологического языка замкнулась. Теперь то, что представлялось как новая информация, было ограничено рамками уже существующей информации, которая уже упоминалась где-то раньше, в каких-то предыдущих текстах и высказываниях.

Важным принципом любого идеологического дискурса является использование в нем ограниченного числа господствующих означающих (master-signifer), позволяющих связывать разноплановый символический материал (различные не связанные друг с другом высказывания, тексты, тезисы, лозунги, изображения и так далее) в единую идеологическую систему. Подобные означающие выполняют особую роль в пространстве символического, являясь тем, что Лакан называл «точками сшивки» (points de capiton) разрозненного символического материала в однородную символическую ткань[73].

Например, как пишет Славой Жижек, в контексте современных экономических отношений господствующим означающим дискурса о цене являются деньги. В контексте докапиталистического обмена (бартера), когда товары обменивались напрямую, они функционировали как означающие друг друга: то есть любой товар мог выражать (означать) цену любого другого товара. Но когда одно означающее (деньги) стало выражать цену всех других означающих (товаров), эти последние выстроились в новую цепочку отношений — потеряв неопосредованные отношения друг с другом, они приобрели одинаковые отношения с означающим деньги. Символическая система экономических отношений преобразовалась из системы «каждый представляет каждого» в систему «один представляет всех». Деньги приобрели в ней роль единого означающего цены любого товара, то есть стали господствующим означающим системы экономических отношений. В капиталистической экономике это преобразование символической системы остается «невидимым», поскольку роль денег здесь нормализовалась — деньги приобрели качество естественного носителя цены. Цена товара получила денежное выражение, абстрагированное от социально-экономических отношений; эта цена стала восприниматься как естественная и неотъемлемая черта товара, как элемент его внутренней природы. Именно это явление Маркс назвал «товарным фетишизмом».