Лучше быть, чем казаться - Одри Карлан

– Хочу, чтобы ты кончила на моем члене, милая. Мне нужно ощутить, как эта нежная киска сжимается вокруг меня. Она так сексуальна, ни за что не хочет со мной расставаться. Не волнуйся…

Он сильно двинул бедрами, и я ахнула, чувствуя дрожь надвигающегося оргазма.

– Я наполню тебя так, что у тебя еще несколько дней будет подтекать между ног. Я докажу, кому принадлежит эта киска. Мне. А теперь кончи для меня! – приказал он, и, о чудо из чудес, мое тело подчинилась.

Каждая мышца напрягалась, каждое нервное окончание судорожно испускало импульсы, каждая новая волна сбивала меня с ног. Каждый сантиметр моей кожи ощущал себя живым, дышащим, любимым и, самое важное, обожаемым. Обвив руками шею Уэса, я прижалась губами к его губам, вкладывая в поцелуй все, что имела. Я ласкала языком его рот и покусывала губы до тех пор, пока тело Уэса не стало как каменное. Он застонал, захрипел и задергался подо мной. Я продолжала целовать его, ощущая вкус его желания, его страсти и его любви, пока он накачивал меня своим семенем.

– Люблю, – шепнул он в мой рот этими пухлыми, влажными и искусанными мной до синяков губами.

– Люблю, – повторила я.

– Моя, – выдохнул он, пока последние судороги оргазма сотрясали его крупное тело.

– Мой, – согласилась я, в основном потому, что он и был моим, а я – его.

С этого момента другие определения были просто не нужны. Я лишь уповала, что так и останется навсегда, и что он наконец-то свыкнется с моей работой и с тем, что мы все равно пара. Я не бросала его, но и остаться не могла. Пока что. Однако вскоре и, надеюсь, на всю оставшуюся жизнь я буду в этой постели, с этим мужчиной, и мы займемся тем же самым через год, и через десять лет, и через пятьдесят, пока я не испущу свой последний вздох.

– И все же ты уезжаешь, – сказал он, покрывая поцелуями мою ключицу и шею, поглаживая затылок и погружая меня в состояние чистого блаженства.

Не то чтобы я не пребывала там и раньше, после двух раундов жизнеутверждающего секса.

– Да, но знаешь что? – ответила я, зарывая пальцы в волосы у него на затылке.

– Хм-м? – немного меланхолично откликнулся он.

– Я вернусь через три недели. Обещаю заехать домой в перерыве между работами.

Его лицо осветила широченная улыбка.

– Домой?

Уэс радостно осклабился, ничуть не скрывая тот факт, что ему нравилось, когда я – без малейшей возможности разночтения – использовала это слово в отношении его особняка здесь, в Малибу. Того самого, куда он хитростью заставил меня переехать.

– Да, дом там, где ты, – сказала я, опуская голову ему на грудь и целуя над сердцем. – Но я буду скучать без тебя.

– А я буду скучать еще больше, – вздохнул он.

И хотя я искренне в этом сомневалась, мне было очень приятно слышать его и понимать, что и он верит в свои слова.

Я никогда еще так полно никому не принадлежала, но сейчас наконец-то поняла, почему люди делали это. Хранили верность тем, кого любили. Когда знаешь, что кто-то выбрал тебя, что ты его свет, удачное завершение паршивого дня, это дает тебе силу, которую нельзя омрачить ничем. И она останется со мной навсегда, будет гореть ярко и негасимо, потому что его любовь осветит мне дорогу домой.

Я прибыла в аэропорт с болью в шейных мышцах и тяжестью на сердце. Расставание с Уэсом ради встречи с моим новым клиентом в Далласе прошло далеко не гладко. Уэс хотел, чтобы я осталась, взяла деньги, которые он так упорно мне предлагал, и покончила с этой историей. Упрямец не мог смириться с тем, что я должна все сделать сама. Самостоятельно выплатить долг Блейну, и не только для того, чтобы спасти отца, но и ради собственного спасения. Пройти этот путь от начала и до конца и завершить его победительницей. Знать, что отныне и навсегда я сама распоряжаюсь своей судьбой. И каждое решение, которое я приму впредь, будет моим и только моим.

Это было мое путешествие, и я собиралась его закончить. Хотела ли я прервать отношения с Уэсом? Нет, ни за что. Однако ему следовало поумерить прыть и понять, что не все будет совершаться по его хотению и так, как он это представляет. Нельзя просто вручить кому-то широким жестом полмиллиона и считать, что все проблемы в мире решены. Наши отношения еще только начинались. Мы все еще узнавали друг друга. И вот, пользуясь этой новизной, он каким-то образом ухитрился настоять на своем и заставил меня переехать к нему. И, что еще хуже, я ему это позволила.

Почти без сопротивления я упаковала все содержимое моей убогой квартирки в Лос-Анджелесе, запихнула коробки в один из пяти его гаражей и водрузила ящик с самым ценным имуществом – в ожидании распаковки – посреди своей старой комнаты. Говоря откровенно, все остальное барахло могло просто исчезнуть, потому что только вещи в этой маленькой, пятьдесят на пятьдесят сантиметров, коробке имели для меня значение. Не желая тратить на это драгоценное время, которое нам оставалось провести вместе, я не попросила Уэса расставить мои вещи – поэтому так и не оставила след в его доме, как поступила бы любая нормальная женщина. Может, мне нужно было еще свыкнуться с тем, что, технически говоря, я съехалась с Уэсом, но все равно планирую весь остаток года проработать эскортом. Не те сведения о вашей новой девушке, которыми вы хотели бы поделиться с друзьями и родственниками.

В голове у меня была абсолютная каша. Я вышла из здания аэропорта растерянная и опустошенная, витающая в собственных невеселых мыслях. Пока я шагала по тротуару, бормоча что-то себе под нос, теплая ладонь сжала мой бицепс и остановила меня. Я подняла голову – и поднимала, и поднимала, пока свет солнца не заслонили поля ковбойского «стетсона» и не привыкло зрение. На меня смотрели светло-зеленые глаза. Настолько светлые, что напоминали зеленый аметист, почти как мои. Черт, да практически точь-в-точь, как мои. Странно. Квадратный подбородок, поросший жесткой щетиной, и широкая улыбка. Незнакомец сказал что-то, и его белые зубы блеснули, но я не расслышала, поскольку была слишком погружена в собственные мысли. На его затылке виднелись завитки золотистых волос. Если судить по ним, под шляпой пряталось нечто взлохмаченное, вероятно, курчавое и сильно нуждавшееся в стрижке.

– Миа? Ты ведь Миа, да? – спросил мужчина.

Низкие обертоны его голоса отчего-то проникли мне в сердце и сжали, как в тисках. Но это было не желание, а слабый проблеск чего-то другого. Смутное узнавание, словно память о давно забытом сне – когда просыпаешься, вспоминаешь какие-то обрывки, но не можешь восстановить общую картину.

– Ласточка, ты в порядке?

Вторая широкая ладонь легла мне на руку. Я уставилась на две эти здоровенные пятерни. Ногти были чистыми и ровно обрезанными, словно он их недавно подстриг.

Я отступила на шаг, но мужчина сжал мои руки сильнее.

– Да, я, э-э-э, в порядке. Извините.

Я несколько раз моргнула, пытаясь прочистить мозги.