Кесем-султан. Величественный век - Ширин Мелек

Ну, еще и от Аллаха, конечно же. Ибо Аллах велик.

Одним словом, ничего особо хорошего Махпейкер и Башар от появления Аджеми в их маленькой дружной компании не ожидали. И как выяснилось, зря, очень зря.

Хотя, увидав девушек, Аджеми, честно признаться, вытаращился на них, словно на небывальщину какую, доселе не виданную. За что был тут же нещадно высмеян злоязыким Яхьей и Ахмедом, увидавшим в пришельце себе противника в борьбе за женское сердце.

Ну, то есть это так Хадидже сказала, когда впоследствии узнала новости. Заслужив тем самым дружный смех своих подруг.

Ахмед – и ревность? Да скорее уж море раздвинется перед юным шахзаде, как перед известным пророком, чем Ахмед вообще посмотрит на свой гарем как на женщин!

– И друзей себе подобрал таких же! – сквозь смех, утирая слезы, рассказывала Махпейкер. – Доган хотя бы на Башар заглядывается…

– Ничего он не заглядывается! – густо покраснев, выкрикнула Башар.

– Да ну? А как же тот разговор?

«Тот разговор» случился неделей ранее, и начала его девушки не слыхали. Подоспели уже к финальной части – и тут же быстренько спрятались за занавески, дабы не упустить ничего и затем всласть между собой об этом посплетничать.

А послушать было о чем. Ахмед наскакивал на Догана, который вяло отбивался и, по мнению Махпейкер, скорее подтверждал догадки своего господина, нежели опровергал их.

– Да не нравится она мне! О каком вообще «нравится» может речь идти? Эта девушка принадлежит тебе, шахзаде, и никогда я не вел себя с ней, выходя за рамки дозволенного…

Показалось – или Башар побледнела, а затем румянец залил ее щеки?

– Не вел, говоришь? Так почему же всегда стараешься первым встать там, где ей нужно подать руку? Почему не сводишь с нее на тренировке глаз, хотя твой противник вовсе не она, а я или Яхья?

– Просто она коварна! Никогда не угадаешь, что учудит в следующую минуту!

– Ох, как ты прав, серебряный рыцарь, – загадочно, но при этом, вне всяких сомнений, зловеще прошипела Башар, сузив глаза. Махпейкер мягко взяла подругу за руку, умеряя ее пыл.

– Конечно, коварна! – расхохотался Ахмед. – Как и все женщины, которые крадут сердца мужчин, а затем смеются над нами, непонимающими и униженными. Но помни, еще чуть ли не тысячу лет назад Безумец сказал:

В ответ раздался тяжелый вздох Догана. Махпейкер и Башар замерли. Неужели они и вправду сейчас услышат признание?

– Я помню, чем завершилось это стихотворение, шахзаде. Но ко мне его применить невозможно. Ибо сказал поэт:

– Глупости все это, – прошептала Башар, отвернувшись. – Они просто соревнуются в стихосложении, ты сама это видишь.

Махпейкер лишь плечами пожала. Ей-то казалось совсем иное: что в беседе двух юношей натягивается небесная тетива, чтобы пустить стрелу и ранить чье-то сердце, возможно, сердце ее милой подруги. Но ответить так Башар, и без того рассерженной, она не посмела бы.

– Разве любовь нуждается в осквернении святынь? – расхохотался между тем Ахмед. – Да и если мы с тобой говорим о рамках дозволенного, то разве когда-либо это останавливало любящие души? Ибо сказано:

– Это старинные стихи, – почти против воли ласково произнесла Махпейкер. – Они не соревнуются в стихосложении…

– О да! Они просто вспоминают все, что попадалось им когда-либо записанным на клочке бумаги или пергамена! – Башар раздраженно дернула плечом. – С меня довольно этих бредней! По-моему, очевидно, что этот добродетельный юноша совершенно в меня не влюблен.

Махпейкер хотела что-нибудь ответить, но замерла, поскольку Ахмед с усмешкой закончил свою речь:

– В общем, запомни, друг. Ты дорог мне, как могли бы быть дороги родные братья, если бы по воле судьбы я не появился на свет потомком Османов. Впрочем, поглядим, возможно, жизнь еще улыбнется благосклонно и Яхье с Мустафой… Но пока даже не думай глядеть в сторону этой девушки! Сдержи свое сердце, и впоследствии, когда я стану султаном, ты будешь вознагражден тысячекратно.

– Вознагражден? – Голос Догана звучал тускло и невыразительно. – О чем ты, господин мой? Твоя дружба – лучшая мне награда!

– Ты упрям, как сто ослов! – Кажется, Ахмед был одновременно раздосадован и восхищен. – Запомни же мои слова, друг мой: когда над Оттоманской Портой займется рассвет второго дня после торжеств по случаю восхождения на престол нового султана, ты получишь эту девушку в жены! А пока сдержи верблюда своего желания. Поверь, иногда проиграть в этом забеге почетней, чем выиграть!

– Слова друга – родник, бьющий посреди пустыни. – Доган склонился в глубоком поклоне, и тут даже Махпейкер была вынуждена признать: да, вот сейчас мальчишки выкаблучиваются друг перед другом. По-павлиньи распуская хвосты, соревнуются, кто сумеет вычурней завернуть фразу.

* * *

Жизнь султана – это не только политика, даже не только сражения или дворцовые поединки на всяческих острых и не слишком острых предметах. Это еще и умение красиво складывать стихи, о чем в последнее время неустанно напоминала Ахмеду валиде.

Как ни странно, потрясение основ прошло для шахзаде не то чтобы незамеченным, но, откровенно говоря, безнаказанным. То есть не для самого шахзаде Ахмеда, а для двух вроде как икбал (именно «вроде как»!) из его гарема. Девушек отпускали из гарема достаточно спокойно, даже сплетен особенных по этому поводу не ходило. Ахмед и Яхья не уставали изумляться, а Башар с Махпейкер помалкивали, памятуя слова валиде Сафие: