Все, что мне надо - Мария Зайцева

Но он словно не слышит, двигается по-прежнему жестоко и сильно, а затем резко выходит, буквально за мгновение до моей разрядки, и, опять не обращая внимания на протестующий стон, разворачивает и укладывает животом на кровать.

И снова врывается. Как и в первый раз, на всю длину, не щадя. Но в этот раз его грубость только подстегивает мое удовольствие, я и выгибаюсь от острой сладкой судороги, прошившей все тело. Это неожиданно и даже больно, а он длит мой кайф, жестко прихватив за волосы и потянув на себя.

Зверев по-прежнему не издает ни звука, движется и движется, сильно, жестоко.

Я успеваю кончить второй раз и обессиленно упасть на кровать, повинуясь властной ладони, прижавшей меня за затылок к простыне, когда он срывается на бешеный темп и тоже кончает.

И опять беззвучно, только дышит тяжело. И не отпускает меня. Не покидает измученное расслабленное тело.

Я тихо шевелюсь, пытаясь выползти из-под него и , наконец, спросить, что это вообще такое было.

Но он не позволяет.

С удивлением и даже ужасом чувствую, как немного опавший член во мне опять твердеет, не успеваю и пискнуть толком, как меня за волосы поднимают в кровати и ставят на колени. Спиной ощущаю жесткость пуговиц на классической рубашке, резкий перехват под грудью, ладони – одна на горле, другая на груди. И новый темп. Медленный и размеренный. Но настолько сильный, с оттягом, что говорить опять не выходит. И сопротивляться, после двух оргазмов, тоже.

Ладонь перемещается с горла на подбородок, большой палец проникает в рот, и я обхватываю его губами, посасываю. Слышу второе за сегодня слово от Зверева:

- Сучка…

Он хрипит его с таким мучением, что мне не по себе становится, я хочу спросить, что происходит, почему он так себя ведет, но Зверев ускоряет темп, переходя из медленно-жесткого в быстро-жесткий, и все слова вылетают из головы.

Остается только ощущение себя, беспомощной и горящей, в его лапах, и это сладко. Очень сладко.

Это возбуждает.

Это сводит с ума.

И, кажется, именно от этого я кончаю в третий раз.

А затем, словно в коматозе, послушно позволяю Звереву взять себя еще и в рот.

И, ощущая горьковатый вкус на языке, только сглатываю бездумно и откидываюсь на кровати, машинально натягивая простынь, словно укрытия ищу от его бешеного темперамента. Потому что все чересчур, и если он меня еще раз сегодня возьмет, я, пожалуй, превращусь в желе.

Но Зверев безжалостно вытаскивает покрывало из ослабевших пальцев, подтягивает меня ближе, наваливается всем телом.

Он уже успел раздеться, кожа его горяча, а намерения вполне определенны.

Я обреченно обнимаю бедрами тяжелый торс, глаза сами собой закрываются. Делай со мной, что хочешь, только дай выдохнуть…

- С Валей давно общалась?

Вопрос звучит настолько неожиданно, и , главное, настолько неуместно, что я распахиваю ресницы и смотрю на Зверева, выискивая следы улыбки. Потому что это явно какая- то глупая шутка.

И , видя невероятно серьезное лицо, склоненное надо мной, понимаю, что я чего-то не понимаю.

И мой вечер, сначала испорченный Зверевым, а потом восстановленный им же, в очередной раз делает невероятный кульбит и летит в непонятном направлении.

Роман Зверев.

В принципе, я ей верю.

Не может женщина так врать. С такими глазами. После такого секса. Если врет, то… То она – ведьма. В самом хреновом смысле этого слова.

Честно говоря, не хотел так.

Шел к ней с мыслью поговорить сначала. Выяснить, расставить все точки над i.

Но , увидев ее, голую, в кровати, замер, застыл, как дурак, пожирая глазами невероятно красивую спину и разметавшиеся по подушке волосы.

Машинально прикурил, пытаясь расслабиться, но никак не получалось.

В голову постоянно лезли мысли, воспоминания о нашем первом знакомстве. Как стоял я, вот точно так же, курил, разглядывал обнаженную узкую спину и тень от веток, подкрашенных утренним солнцем.

Сейчас было практически так же. Только не солнце заглядывало в окна, а луна.

И картинка становилась еще более манящей. Инфернальной.

Ведьма. Все же ведьма. Приворожила.

Фёдоров считает, что она имеет отношение к подставе. Слишком много совпадений. Но полностью подтвержденных данных нет. И потому я все еще надеюсь.

У Дарьи Викторовны слишком сложный бэкграунд, чтоб в таком участвовать.

Да и вообще. Не хочется верить. Просто не хочется.

После Тони, она – первая женщина, что зацепила. Так сильно. Так мощно.

Я осознаю это именно в тот момент, когда допускаю мысль о предательстве. О том, что она, моя случайная любовница - засланный казачок.

Слишком больно режет внутри. По живому. Настолько остро, что я даже удивляюсь себе.

И своей реакции.

А еще – своему желанию оправдать.

Федоров не нарыл ничего существенного на нее. Мы не имеем доказательств, кроме знакомства с этой Валентиной. И я думаю, что доверчивую во многих вещах Дарью могли просто использовать в темную.

Становится понятно, кто ее науськал на меня в первый раз.

Она и в самом деле могла бы подпортить мне репутацию, просто опубликовав информацию о том, что я занимаюсь коммерческой деятельностью. Большого урона это бы не принесло, конечно, как из пушки по воробьям, но нервы трепануло. А, учитывая, что у меня как раз мальчишки веселье устроили, все вкупе могло и сработать.

Верхов, например, мог бы пересмотреть вопрос с моей кандидатурой, как преемника. Слишком проблемный. Или , что вероятней, Москва бы воспользовалась возможностью ткнуть его очередной раз в мое грязное белье и поставить вопрос ребром : нахрена такие сложности, когда тут есть прекрасная другая кандидатура? Полностью лояльная, уже год проработавшая на благо города, вся такая распрекрасная?

Верхов бы, конечно, отбодался, это сто процентов… Но тут, как говорится, осадочек бы остался.

Но Дарья не стала развивать конфликт в этом направлении. Ну и я постарался, естественно.

Купировал.

И даже три раза купировал.

А потом понеслось у нас все с горки.

Настолько быстро, что самому страшно. И как-то неловко в моем возрасте, как мальчишке…

Зато такой эйфории, такого чистого удовольствия я давно не испытывал. Может, еще и поэтому так больно. Контраст, мать его.

Я смотрю на Дарью Викторовну, свирепо сверкающую на меня зелеными кошачьими глазами от изголовья кровати, щурюсь, понимая, что здесь необходима честность. И с моей стороны тоже.