Мой личный врач - Нора Дмитриева

Шок, нервное потрясение и приличная доза виски сделали свое дело: Галина явно начала «плыть». И пока она еще более-менее соображала, я решила все-таки неким образом прочистить ей мозги.

– То, что это не Анюта тебя в бассейн сбросила, голову даю на отсечение. Ей тебя не дотащить. И потом, хочу тебя разочаровать: ты просто попала под раздачу – стукнуть по голове и сбросить в бассейн должны были меня.

– Откуда ты знаешь? – по-моему, она даже чуть протрезвела.

Рассказала Галине про письмо с угрозами и про то, что на меня вчера вечером кто-то спустил собак.

– Ну дела, и кому это ты так насолила?

– Я сначала думала, что тебе, ну из-за той истории с бассейном…

– Да ладно, это я так, для порядка на тебя наехала, чтобы знали, кто в доме хозяйка… А собак спустить я не могла, я их сама боюсь…

И тут я подумала, что самое время задать Галине еще один очень интересующий меня вопрос:

– Скажи, Галя, а вот в понедельник, когда я приехала, ты в одиннадцать часов вечера не беседовала часом с Ваней в беседке у озера?

– Нет, я же тебе уже говорила, что он со мной с тех самых пор, когда я ему сказала, что за Антона Зиновьевича замуж выхожу, не разговаривает. И сегодня, перед тем как ты меня из бассейна вытащила, я к нему шла, объясниться хотела, сказать, что пропадаю без него.

– А вчера ты тоже ходила к нему?

– Да, и вчера ходила, но он мне дверь не открыл… Представляешь, я ему хотела сказать, что не могу больше без него жить, а он мне дверь не открыл…

Галина разрыдалась пьяными слезами, потом схватила бутылку с остатками виски, но я решила вежливо отобрать ее. Мы немножко поборолись, но я бутылку держала крепко, это ее очень обидело, она кинулась лицом в подушку, обхватила ее руками и по-бабьи, с жалостливым причетом, заревела.

– Дура я, Лизка, ой какая дура!

Я поняла, что у девушки в любую секунду может начаться пьяная истерика, а это было сейчас ни к чему ни ей, ни мне. Поэтому, наплевав на должностную субординацию, я за плечи перевернула хозяйку лицом вверх, достаточно сильно смазала ее ладонью по щеке и строгим голосом велела спать.

Странно, но Галина замолкла, только всхлипывала, а потом отрубилась. Я точно знала, что она проспит до позднего утра и вряд ли наш доверительный разговор вспомнит. Это было к лучшему: зачем женщине, кроме похмелья, еще и моральные муки, за то, что так разоткровенничалась с прислугой?

Когда я легла в постель, за окном сначала редко, а затем все чаще по листьям деревьев забарабанили капли дождя, потом громыхнул гром, сверкнула молния, и на сад обрушился ночной ливень.

Персик не выносил громких звуков и боялся грозы, поэтому после первого раската грома он, жалобно мяукнув, юркнул ко мне под одеяло, я его погладила, он замурлыкал, а потом заснул. А мне не спалось, хотя обычно я под грозу сплю, как сурок. Я прокручивала в голове разговор с Галиной. Главное, что я из него вынесла, так это то, что никакого отношения к смерти Марии Эрнестовны она не имеет. Но что касается ее двоюродного дядюшки, который так ловко подложил Галину в постель своего босса, то тут все обстояло иначе: как ни крути, но только у него был реальный мотив отправить Марию Эрнестовну в мир иной, чтобы «возвести на трон» свою протеже. Но как он это все мог осуществить? Трудно поверить, что он насильно накормил свою жертву таблетками с дигитоксином. Вероятнее всего, исполнительницей была пока еще незнакомая мне Полина, так быстро покинувшая дом после смерти хозяйки. И еще я решила ничего не говорить Вере Дмитриевне о своей сегодняшней деятельности по спасению утопающих, мне не хотелось зря тревожить старушку. Кроме того, еще одна мысль не давала мне покоя. Хотя я сказала Галине, что не она была целью нападения, тем не менее в этом вопросе тоже никакой ясности не было. Ведь, хотя мы с ней приблизительно одного роста, она худенькая, а я, как говорится, девушка в теле, и не заметить это трудно. И потом, куда могли исчезнуть ее босоножки?

Кроме того, меня очень беспокоили царапины на руке Яны.

А что, если у этой девицы роман совсем даже не с охранником Димой, как предполагает Вера Дмитриевна, а с самим начальником службы безопасности? А что, если именно с ним у нее было рандеву в беседке? А что, если это он заставил ее внести в мой ноутбук дурацкую запись и натравить на меня собак? Однако все это было возможно при двух условиях: первое – это он с чьей-то помощью (вероятнее всего, Полины) отправил на тот свет Марию Эрнестовну, чтобы «возвести на трон» Галину, и второе – он каким-то образом догадался, что я об этом подозреваю. А догадаться он мог только при условии, что комната Веры Дмитриевны прослушивалась… Но это маловероятно: любящий сын никогда бы не разрешил этого сделать. Но если учесть, что Павел Петрович разыгрывал свою карту, то вполне возможно, что он все-таки снабдил комнату Веры Дмитриевны жучками. Господи, ну прямо шпионский роман! Если постоянно думать обо всем этом, то и свихнуться недолго. И я решила отбросить детективные размышления и подумать о чем-нибудь приятном. И внезапно вспомнила, какая хорошая у господина Шадрина улыбка и как она красит его неприятное лицо. Воспоминание заставило меня усмехнуться: при первой встрече этот мужчина показался мне жутко некрасивым, а теперь я думаю о том, какая хорошая у него улыбка. Не послужило ли причиной такого кардинального изменения восприятия его внешнего вида, дорогая моя, то, что он посулил тебе замечательную зарплату?

Я лежала в постели, слушала шум дождя, и где-то глубоко в мозгу пульсировало странное ощущение, что я пропустила сегодня что-то очень важное, что могло дать мне ответы на многие вопросы.

Утром я хотела пойти по холодку поплавать, но, вспомнив ночное происшествие, передумала и, взяв фотокамеру, пошла в сад, чтобы поснимать окружающее меня великолепие. Небо было чистым, сад, умытый ночной грозой, сверкал и искрился на солнце, птицы щебетали, и мое настроение, испорченное последними событиями, несколько улучшилось. Запечатлев синиц и дроздов-рябинников, радостно чирикавших возле кормушки в виде уютного деревянного домика с крылечком, подвешенной к толстой березовой ветке, я решила пройти вокруг бассейна, чтобы еще раз поискать злополучные босоножки, но их нигде не было. Вместо них я нашла на газоне, густо усеянном маргаритками, утерянную кем-то красивую перламутровую пуговицу с маленькой жемчужиной в центре и машинально положила ее в карман своей медицинской робы. Видимо, сработали гены прабабки Рады, охочей до всего яркого и блестящего.

Возвращаясь в дом, я встретила на ступеньках террасы Агнессу Николаевну. Она ждала рабочих, которые должны были соорудить для завтрашнего праздника павильоны, эстраду и прочие необходимые штуки на лужайке перед домом. Мы пожелали друг другу доброго утра, похвалили погоду, и домоправительница сказала, что Павел Петрович посмотрел задвижку на вольере, где обитают собаки, и пришел к выводу, что они могли вырваться на волю сами, потому что шурупы были расхлябаны.

Мне не хотелось делиться с домоправительницей своими подозрениями насчет роли начальника службы безопасности в этой истории, и я ответила, что, скорее всего, так и было. Мы еще постояли немножко на ступеньках, и мне показалось, что Агнесса Николаевна несколько взвинчена. Она начала говорить, о том, что сегодня будет много шума, связанного с монтажом увеселительных сооружений, и что она волнуется, не повредит ли это здоровью Веры Дмитриевны. Я уверила ее, что не повредит. Помолчав, домоправительница спросила, удалось ли мне узнать у Веры Дмитриевны что-то новое о визите так называемого «привидения». На что я, не моргнув глазом, ответила, что, по словам моей пациентки, его образ вполне соответствовал облику покойной Марии Эрнестовны. Агнесса побледнела и прошептала: «Это какая-то мистика». Я пожала плечами. После чего мы разошлись.