Год маркетолога - Игорь Симонов

– Здесь еще что-нибудь осталось?

Я обхватил пальцами ее узкую лодыжку и крепко прижал к себе ступню с пальчиками, раздвинутыми, как раздувающиеся ноздри.

– Чувствуешь?

И я ощутил тепло ее тела и тот радостный подъем, что заставляет хотя бы на время забыть о беспокойном мире за стенами нашего маленького счастливого мирка.

Вот если бы жизнь ограничивалась такими простыми вещами: еда, сон, природа, любовь, ну, не знаю, что там еще – дети, наверное. И что мешает? Это маркетологи назвали такую жизнь Дауншифтингом[41]. Потому что, если большая часть людей на земле начнет так жить, маркетологи станут никому не нужны. А смог бы я сам, не говоря уже об Ирине? Ответ, скорее всего, будет отрицательный. Иногда мне кажется, что Настя смогла бы, но это потому, что я ее совсем не знаю, и потому, что испытываю вполне понятный комплекс вины, а возможно, хочется думать о ней лучше, чем она есть. А комплекс вины у меня был. Пропустив момент, когда я готов был сказать ей то, что должен, я так и не собрался больше с духом, и мы вяло перезванивались и писали друг другу короткие письма. Она – не сомневаясь, что мы скоро встретимся, я – с надеждой, что все как-нибудь рассосется. Стыдно признаться, но первой мыслью, когда Ирина сообщила о своем отъезде во Францию, было сожаление, но потом сразу: «А ведь можно в эту неделю и с Настей встретиться, если она свободна».

Предварительный баланс по итогам шести месяцев был неутешителен. Я обманывал любимую женщину, я почти что обманывал глубоко мне небезразличную девушку, мой старший друг и наставник, по всему выходило, был вором и обманщиком, и мои карьерные перспективы, столь определенные совсем еще недавно, представлялись совершенной утопией. Впору было выпить, а то и закусить, но я не сделал ни того, ни другого. Тихо, чтобы не разбудить Ирину, вышел в соседнюю комнату и включил телевизор, пытаясь хоть на одном из ста каналов найти что-нибудь пусть даже не интересное, но хотя бы отвлекающее от дурных мыслей.

Те, кого принято считать образованной частью общества, немало потеряли по сравнению со своими предками, но приобрели несравненно больше, тут уж не поспоришь. Во-первых, их самих стало в десятки, если не в сотни раз больше, то есть рост образованной части общества обгонял рост населения. Ну, может, не везде, но в развитых странах точно. Потом возможности передвижения, связи, получения информации. Но разве могут такие масштабные изменения произойти без потери в качестве? Риторический вопрос, потому что все мы знаем на него ответ. Наверное, у портного, шившего платья для британской королевы, нитки были покрепче, чем у нынешних брендов, изготовленных на потоке в Турции или Малайзии, и сами платья служили дольше. Потому что не стояло маркетинговой задачи, чтобы каждый покупатель сменил на будущий год половину своего гардероба. При отличном качестве и неизменности дизайна как занять работой миллионы людей? Это тогда надо фабрики позакрывать, транспорту нечего будет возить, поставщики сырья тоже разорятся... Вот вам цена хорошего качества. Поэтому не будет преувеличением сказать, что маркетинг, внушающий нам необходимость потребления во все больших масштабах, решает в первую очередь социальную задачу. Так оно и есть. Уменьшение потребления каждым конкретным человеком благотворно повлияет на семейный бюджет. Уменьшение потребления всеми людьми приведет к неминуемой катастрофе. К счастью, такое не случится. Мы изобретаем все новые и новые финансовые схемы, позволяющие получить деньги, чтобы покупать все больше и больше. В сущности, это очень неустойчивое равновесие между все возрастающей потребностью людей покупать то, что им не нужно, начиная от еще одной пары джинсов и заканчивая активами еще одной компании, и все возрастающей финансовой пирамидой, которая должна обеспечить эту потребность. Нет никакой разницы между желанием женщины купить еще одну сумку, потому что именно этого цвета у нее сумки нет, а недавно купленные босоножки ни к какой другой сумке не подходят, и стремлением финансово-промышленной группы купить долю в телекоммуникационной компании. Потому что какая ты финансово-промышленная группа, если у тебя нет телекоммуникационного бизнеса. А какая ты женщина, если у тебя нет желтых босоножек к желтой сумке?

Три часа ночи – хорошее время, чтобы думать об устройстве мира, лежа на удобном диване. Из чуть приоткрытого тройного стеклопакета доносится шум долгожданного дождя, смывающего городскую грязь и постепенно погружающего в сон. Ирина права: придется делать выбор. Сердце подсказывает, что надо просто пойти к Андрею и поговорить с ним, голова – что это бессмысленный поступок. Потому что после такого разговора, чем бы он ни закончился, надо менять работу, к чему я еще не готов и не факт, что буду готов. Даю себе месяц сроку, чтобы собрать необходимую информацию, и, если подозрения Ирины подтвердятся, позвоню в Америку, а еще лучше – слетаю туда и расскажу все, глядя начальству в глаза. Если уж отдавать свою девственность, то самому большому начальнику за самую высокую цену. Но пока – просто собирать информацию и проверять ее.

Я был не настолько наивен, чтобы не понимать, что откаты стали фундаментальным принципом нашей экономической жизни. В английском языке, например, такого слова нет. То есть откаты, конечно же, существуют, но не являются системообразующими. Остроумцы в свое время приспособили это слово, как нельзя лучше описывающее процесс, взяв его из воинского словаря. Пушка выбрасывает снаряд вперед, а потом чуть откатывается назад. Это для тех, кто не знает. Думаю, нынешнее поколение знает это слово как финансовый, а не военный термин, потому что пушки – понятие, уходящее в прошлое, и их, кроме как в кино, увидеть негде, тогда как откат можно увидеть везде. Размер колеблется обычно от десяти до пятидесяти процентов. Государственные заказы, выделение бюджетных средств, размещение рекламы и отбор подрядчиков любого рода – ничего не обходится без отката. Тут важно понять, что выбор идет не по принципу «кто больше даст» – дают все, а выбирают самых доверенных, хотя, возможно, и тех, кто может обеспечить хорошее качество работы. Но это не в первую очередь.

Если кто-то думает, что западные компании, работающие в России, вследствие своих высоких моральных принципов, или вследствие отлаженной до мелочей системы контроля и учета, или вследствие высокой оптимизации всех бизнес-процессов находятся вне этой системы, тот глубоко заблуждается. В качестве примера могу привести свое первое общение в должности директора по маркетингу с новым PR-агентством, с которым мы заключили контракт. Во время бизнес-ланча директор агентства, дружески улыбнувшись, спросил: «Мы полагаем, что это обычные десять процентов, так? По крайней мере мы закладывали в цену десять процентов. Вопрос – кому и как», – и продолжал как ни в чем не бывало есть салат. Предполагаю, что недоумение, отразившееся на моем лице, смутило его. Не то чтобы я не знал про откаты, более того, работая в рекламном агентстве, выступал в роли возвращающего проценты, но в роли принимающего – первый раз. Мой собеседник решил разъяснить: «Я имею в виду кэш или куда-то переводить? Скажите, как вам удобнее». Я сказал, что мне удобнее на эти десять процентов уменьшить сумму контракта. Теперь пришла его очередь смущаться. «Что-то не так? – спросил он обеспокоенно. – Вы знаете, как важен для нас этот контракт и вы как заказчик...» – «Нет, нет, – перебил я, – все нормально. Просто уменьшите сумму контракта, и мы в расчете». – «Вы уверены?» – «Абсолютно».