Песни созвездия Гончих Псов - Иван Охлобыстин

Через несколько секунд возникли запыхавшиеся от бега телохранители.

– Хорошо, что мы в больнице, – плотоядно облизал губы дирижер и подмигнул Петру Николаевичу. – У тебя есть шанс выжить!

– У нас муниципальное заведение! – напомнил ему доктор. – Никакой личной жизни пациентам не положено, для их же пользы!

– А то что? – ехидно полюбопытствовал дирижер.

– А то я санитаров вызову, а там… как пойдет, – просто ответил ему Чаушев и продемонстрировал грубияну массивный серебряный портсигар.

– Закурить предлагаете? – не понял тот, но тут же отвлекся на появление двухметровых ребят, бесшумно возникших за спинами его телохранителей.

– Нет, все не так просто, – смешливо сощурился врач, – Эдуард, Артур и Ричард не курят. У них от табачного дыма сопли. Я сам поэтому бросил. А курил тридцать лет одну за другой.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – еще больше заинтересовался дирижер.

– Вот зачем, – сказал Рамиль Азымович и внимательно посмотрел Ричарду в глаза.

Добрый малый снял с пожарного щита монтировку и легко намотал ее на свой указательный палец, как резиновую трубку от клистира.

– Понятно, – сдался дирижер, но все-таки не удержался от вопроса: – Но при чем здесь портсигар?

Чаушев не стал распространяться о том, что с портсигаром связана одна из самых загадочных историй про его телепатическое взаимодействие с приемными сыновьями. Серебряный портсигар с выгравированной надписью «От благодарных пациентов и коллег» был ему подарен на пятидесятилетний юбилей. Человеком он, действительно, тогда был сильно курящим и повсюду таскал портсигар с собой. Как-то, выгуливая малышей на детской площадке, он решил покурить и отошел от площадки подальше, чтобы не навредить здоровью детей. Его дети держались вместе, обособленно от других малышей. Что было, наверное, неплохо, так как те явно боялись своих крупных сверстников. Но отцовское сердце болело: он понимал, какая жизнь предстоит его мальчикам.

Рамилю Азымовичу отчаянно захотелось, чтобы ребятишки проявили себя как-то еще, а не только следили за белкой на сосне. «Попрыгали хотя бы, что ли?!» – грустно думал он.

И тут Эдуард, Артур и Ричард принялись старательно подпрыгивать на месте. «Еще было бы хорошо, чтобы они покружились хороводом, взявшись за руки», – размышлял отец. Как только он это подумал, тут же малыши схватились за руки и принялись действительно кружить.

Остальные дети с криками ужаса бросились с площадки прочь.

Это охладило экспериментаторский пыл Чаушева. Он тут же послал детям мысленный посыл идти за ним домой, выстроившись друг за другом гуськом.

По дороге он анализировал произошедшее. Поднимаясь в лифте, он окончательно пришел к заключению, что его телепатическая связь с детьми обрела новые формы.

Так он считал ровно до тех пор, пока не исчез портсигар, а «малыши» не перестали подчиняться мысленному управлению. Понимать понимали, но подчиняться отказывались. И врачу две ночи спалось крайне тревожно – стокилограммовые детки то и дело бегали на кухню, хлопали дверью холодильника и звенели ножами в буфете.

Рамиль Азымович обыскал весь дом, прощупал каждый плащ, пиджак и пальто, но увы! Портсигар был вскоре обнаружен в ломбарде, который располагался в подвале соседнего дома. Сотрудник ломбарда, оформляя покупку, поведал врачу, что серебряное изделие сдал туда крупный юноша, подходящий по описанию на Эдуарда. Как только портсигар вернулся к Рамилю Азымовичу, тут же вернулась управляющая способность, детки выполняли каждое его поручение безукоризненно и с явным удовольствием. Хотя, конечно, к портсигару врач стал относиться значительно внимательнее.

Наука была пока бессильна дать этому феномену толковое объяснение, но из практических опытов выходило, что портсигар выполнял функцию усилителя мысленного сигнала.

– Ну, так кого вы там чучмеком обзывали? – вернулся к разговору Чаушев, игнорируя предыдущий вопрос.

Дирижер был человеком с жизненным опытом, поэтому он не стал ничего отрицать, до оправданий не опустился, а сразу предложил:

– Хочу дать благотворительный концерт в пользу вашей больницы. Когда смогу физически.

– При таком поведении не скоро сможете, – констатировал Рамиль Азымович.

– Цой, что ли? Лужники, восемьдесят восьмой? – неожиданно ткнул пальцем в висящий на стене плакат дирижер.

– Восемьдесят восьмой! Когда отменили, после статьи в «Московском Комсомольце», – гордо подтвердил доктор.

– Помню! – вздохнул дирижер. – «Время колокольчиков» башлачевскую запустили!

– И Витя говорит: «После такой песни я уже петь не могу!», – поддержал Чаушев и спросил: – Были там, что ли?

– Был! – гордо подтвердил дирижер.

– И я был! – протянул ему руку для пожатия впечатленный татарин.

– Хоть я и там не был, – вмешался в их разговор Петр Николаевич, – что с письмами делать?

– Подожди, – успокоил его Рамиль Азымович, кивая на телохранителей. – Сейчас ребят разместим и вернемся к письмам.

– Зачем их размещать? – не понял дирижер. – Они же не болеют.

– Скажем так: не болели, – поправил его Чаушев и со значением взглянул на Артура, отчего тот сжал кулаки добела.

* * *

– Только адрес смогли узнать, – рассказывал Петр Николаевич о злоключениях предшествующей ночи Наташе, которая принесла ему кое-что перекусить из дома, – 3-й Новоподмосковный переулок, дом 6, квартира 24.

– Предлагаю туда съездить, когда Рамиль Азымович скажет, что можно, – поддержала его она. – Я тоже очень плохо своего отца знала. Жалею.

– Рамиль Азымович на всякий случай советует до воскресенья полежать, – сообщил Петр Николаевич и поприветствовал проходящего мимо грустного Аркадия.

– Чего он такой? – не удержалась от вопроса Наташа.

– Самострел по любви, – как-то неопределенно ответил физик, явно не желая далее развивать тему.

Можно было понять его деликатность. Парню тотально не везло – отец его возлюбленной Эмилии потребовал полного соответствия всем еврейским традициям, в том числе: обязательного обрезания. Аркадий хоть и был ярко выраженным евреем, но чисто генетически и не более. Он совершенно не имел никаких представлений о ритуале обрезания, да и, признаться, все это ему казалось доисторической дикостью. Однако против сердца не пойдешь, и юноша обратился за консультацией к папе. Оказалось, что и папины представления об истинном еврействе были весьма расплывчаты. Мама также с негодованием отказалась участвовать в этом деле, хотя у мамы дед был раввином.

– Не выдумывай, сынок! – сказала она. – Мы не в пустыне! Не разрешай девкам собой крутить!

Отчаявшийся юноша перебрал все возможные варианты, но помочь согласился только хулиган Воропаев, да и то за дорогущий швейцарский нож, которым он и нанес увечья Аркадию в беседке у лодочной станции.