Как нас обманывают СМИ. Манипуляция информацией - Дмитрий Пучков

Об этом обстоятельстве стоит поговорить отдельно. Пока зафиксируем очевидное: волна домыслов, слухов и непроверенной информации, моментально поднявшаяся после смерти политика на мосту, в качестве «неоспоримого» визуального доказательства имела лишь кадры тела, лежащего на пешеходной части. Здесь обнаруживается первая особенность события: все кадры сняты в таком ракурсе, чтобы на заднем плане были видны стены и башни Кремля. Редкие репортажи российских и зарубежных СМИ обходились без этого знакового вида, явно «подсказывающего» неискушенному зрителю вербальную оценку произошедшего. Это был первый «интерпретирующий» шаг со стороны медийного сообщества.

Тексты СМИ всех видов и типов в первый день после трагедии содержали устойчивую группу из пяти ключевых слов, которые повторялись в разных комбинациях или варьировались в разных грамматических формах. «Пятерка» мемов, определяющая вектор вербального восприятия на уровне смысла картины произошедшего, такова: «Немцов», «оппозиционер», «убит», «Кремль», «Украина». Более того, на основных федеральных телеканалах, мгновенно скорректировавших сетку вещания, организовали спецвыпуски традиционных политических ток-шоу. В них каждый из пяти вербальных «тегов» стал отдельным дискуссионным трендом. Про сетевую полемику можно написать отдельное диссертационное исследование на тему обострения языка вражды, которое произошло вследствие актуализации гибели Немцова как — извините — информационного повода. Со свойственной большинству участников таких споров непосредственностью и эмоциональностью дискуссии мгновенно трансформировались в череду взаимных упреков и оскорблений по известному принципу «сам дурак».

Здесь можно лишь с грустью констатировать, что имевшаяся ранее модель обсуждения проблематики, связанной с украинским кризисом в пространстве интернета, получила дополнительный импульс и развернулась в сторону внутрироссийской темы об отношениях общества и оппозиции. В подавляющем числе случаев о печальном поводе полемики забыли. Однако стоит отметить специфику сложившейся после гибели Б. Е. Немцова медиаситуации. Она связана с датой и временем происшествия.

Учитывая время и день случившегося (ночь с пятницы на субботу), главным каналом распространения информации о событии и его подробностях могли стать — в порядке оперативных возможностей — интернет, радио и телевидение. В субботние выпуски российских печатных изданий трагическая новость не могла попасть чисто технологически. Поэтому медиапространство первого весеннего уик-энда «сузилось» до электронных СМИ и сетевых ресурсов — на двое суток они оказались в лидерах по продвижению актуальной повестки дня. А с первого рабочего дня следующей недели в конкурентную борьбу за внимание аудитории включились отечественные печатные издания. Каждое — на свой лад. Что было похоже на то, как гибель Немцова в первые двое суток освещали радиостанции и телеканалы. С той разницей, что печатные медиа в первую очередь презентовали трагическое событие не только в соответствии с политической ориентацией издания, но и в соотношении с принятым в нем набором доминирующих информационных трендов и форматов подачи новостей. Так, «Московский комсомолец» откликнулся публицистикой и… интервью близкой знакомой Б. Е. Немцова, посвященным не только его личности, но и личной жизни. Газета «Жизнь» поведала подробности отношений оппозиционера с его украинской спутницей, а еженедельник «Совершенно секретно» сосредоточился на теме заказных убийств в России и возможных бизнес-мотивах, приведших к гибели оппозиционера, а также на размышлениях о вероятности физической ликвидации «Антимайданом» неугодных общественных деятелей.

Информационное тождество редакционной политики электронных СМИ и методов освещения событий, связанных с гибелью Немцова, можно было наблюдать в эфире всех известных радиостанций и телеканалов. Здесь группировка осуществлялась, с одной стороны, по политическим симпатиям, а с другой — в соответствии с искренним желанием разобраться. В первом случае телеканал «Дождь» и радио «Эхо Москвы» были готовы обвинить в трагическом происшествии кого угодно, вплоть до президента Путина. Во втором варианте, при эмоционально-напряженном тоне споров, общая интонация оказалась примиряющей. Например, это было характерно для внеочередных эфиров ток-шоу Владимира Соловьева. В одном из них прозвучало ключевое слово, обозначившее случившееся, — медиаубийство.

Данный термин требует пояснений. Помните запись с погодного регистратора, на которой якобы зафиксирован момент убийства? Многие, наверное, обратили внимание, что показанная в эфире ряда каналов запись сопровождалась настойчивыми закадровыми пояснениями. С их помощью аудитории невольно «навязывается» конкретная точка зрения на событие. Аналогии с событиями 11 сентября в Нью-Йорке здесь более чем уместны. Тогда «авторы» атаки на башни ВТЦ насильственно добились трансляции ужасного террористического акта в прямом эфире, что вызвало массовый шок и психоз у всего человечества. Московский вариант теракта оказался более виртуальным с точки зрения его реального и синхронного восприятия. Зато демонстрация последствий в виде траурного шествия в память о погибшем по силе эмоционального воздействия на массовое сознание оказалась не менее эффективной. Как говорилось в сериале «Семнадцать мгновений весны», «пастор Шлаг объединит все силы. Либо он сам, либо светлый образ его». Так и было на самом деле: медиаубийство состоялось и дало коммуникационный эффект воздействия на массы в заданном направлении.

При отсутствии достоверной и проверенной информации о том, что произошло с Немцовым в ночь с 27 на 28 февраля на мосту в центре Москвы, можно было скатиться в трясину версий, домыслов, слухов, предположений. Но все, кто сохранил холодную голову — аналитики, эксперты и специалисты, — сошлись во мнении, что политика ликвидировали так, что благодаря сформированной «картинке» происшествия его смерть может быть эффектно и эффективно интерпретирована для массового сознания исходя из сверхзадач, которые могли поставить разные режиссеры-постановщики трагического действа. При условии, что она задумывалась именно в такой стилистике и формате, как все произошло. А если так, главным инструментом воздействия на общество должны были стать (и отчасти стали) СМИ, независимо от их вида, типа и политической ориентации. Приходится констатировать: гибель близкого медиа-человека вновь проявляет vip-синдром журналистики, который для сотрудников определенных медиа часто является побудительным мотивом оживить информационный интерес к событию и конвертировать его в интерес масс.

Можно допустить, что вместо Немцова на Большом Замоскворецком мосту погиб никому не известный приезжий из российской глубинки. Тогда «картинка» этого «незначительного» эпизода криминальной хроники вряд ли будет появляться в эфире главных российских телеканалов каждые полчаса в течение первых двух суток. Здесь мы упираемся еще в одну необычность свершенного медиаубийства — посмертный имидж жертвы. Б. Е. Немцов был фигурой, абсолютно и тотально приспособленной к общению с журналистами и СМИ. Он обладал телегеничностью и жаждал ее постоянно проявлять в публичном пространстве. Ему это удавалось, когда он был во власти, и это вызывало у него понятные затруднения после окончательного и бесповоротного перехода в оппозицию власти. Отсюда — тяга к массовым акциям, во время которых телекамеры фиксировали и распространяли изображение Немцова далее, по каналам коммуникации. Поэтому телевизионное сопровождение происходившего после гибели Немцова было максимально насыщенным и интенсивным. Некоторые сетевые блогеры даже разразились заметками о том, кто, как и сколько показывал на экране траурное шествие 1 марта и прощание с ним. Шоу-цивилизация здесь царит, а мы не задумываемся о возможных последствиях.