Спаситель мира - Андрей Анисимов

Внезапно женщина остановилась. Она не поняла, что ей мешает идти. Тревога вновь сжала сердце, и ноги перестали слушаться. — Няня, не ходи домой, — услышала она и оглянулась.

Рядом никого. «Неужели с голодухи примерещилось?» — подумала Фролова и попыталась сделать шаг.

— Няня, не ходи домой, — повторил тот же голос. Этот грудной ласковый голос ей был знаком. Он мог принадлежать только Верочке. Но улица была безлюдна. Глафира еще раз огляделась и отметила, что голос ее остановил у высокой каменной ограды. Решив, что Вера скрывается по ту сторону, она сделала над собой усилие и подошла к арке ворот. Сами ворота снесли пожарные, когда в первые дни красного мятежа сгорела почта.

Глафира вошла во двор и заглянула за стену. Сразу после пожара в жухлом бурьяне и крапиве валялись старые газеты, но газеты народ разобрал на самокрутки, а испачканные и промокшие бланки остались. Тоскливый вид пожарища и бесприютный, заваленный грязными конвертами и бланками двор женщину не интересовал. Глафира высматривала барышню.

— Вера, ты где? — тревожным шепотом позвала она. Но ответа не получила.

Поняв, что Веры во дворе нет, Фролова достала из-под нательного белья крестик, поцеловала согретый грудью благородный металл, перекрестилась и медленно вышла в переулок. Ноги налились свинцом, не желая идти. Собрав все свои силы, она все же двинулась к дому.

— Няня, не ходи туда, — снова услышала она. На сей раз голос Верочки стал просящим и умоляющим.

Глафира побледнела, прислонилась к стене и схватилась за сердце. Два фунта муки и головка сахара показались ей пудовыми. Женщина опустила кульки на землю.

Прошла минута, другая, и сердце понемногу отпустило. Она подобрала покупки, снова запихнула их за пазуху и медленно пошла. Голос Веры больше не беспокоил.

Возле входа в свой барак Глафира еще раз огляделась. Не заметив ничего подозрительного, она миновала длинный коридор, куда выходили двери соседей, и завернула в свой закоулок. Перед выходом она заперла его на замок. Молодые имели второй ключ, но хозяйка днем их просила не выходить. Фролова опасалась, что соседи, заметив ее постояльцев, донесут в ЧК. Она вставила ключ в скважину, но повернуть не успела. Дверь резко распахнулось, и два здоровых мужика в тельняшках набросились на нее, затащили внутрь.

— Фролова, где твои барские выродки? — заорал начальник в кожанке. Он стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, покачивал в руке маузер.

Глафира быстро оглядела свое жилье. Все перевернуто вверх дном. Резной дубовый шкафчик открыт, и пожитки вывалены на пол, ящики комода выдвинуты, белье перерыто, слоники разбросаны по половику, и во всем этом бедламе, в углу на стуле сидит Прохор и поглядывает на нее со злорадной ехидцей.

«Вот кто пронюхал и донес», — поняла Глафира и вспомнила ухмылку дворника, но, не обнаружив в комнате Веру и Тимура, с облегчением вздохнула.

— Куда ты, Фролова, спрятала выродков? — уже тихо, но зловеще повторил начальник в кожанке и угрожающе шагнул к ней. Если бы Глафиру не держали двое, она бы упала. Ноги женщины от страха подкосились, но она нашла в себе силы твердо ответить:

— Я не знаю, мил человек, о ком ты говоришь…

— Не знаешь, сука? — прошипел он и со всей силы ударил Глафиру кулаком в голову. Перед глазами женщины поплыли круги, и все погрузилось во мрак.

— Положите ее на пол, пускай оклемается, — бросил чекист и отвернулся.

Глафиру опустили на домотканый половичок, изо рта у нее текла кровь.

— Вы, товарищ Козелков, кажется, ее того… — предположил седоусый в тельняшке.

— Ни хрена с ней не будет. Бабы народ живучий, — возразил начальник, но все же нагнулся и потрогал вену на ее шее Глафиры. — Ты только подумай, кажись, и впрямь померла, — с некоторой растерянностью констатировал он.

Глафире расстегнули ворот. Из кулька на золотой крестик тихо ссыпалась мука.

— Ишь, жратву для них добывала, тварь. Пролетарии голодают, а она барскую сволочь кормить надумала, — изрек усатый в тельняшке.

— Товарищ Прохор, — обратился начальник в кожанке к сидящему на стуле дворнику, — возьмите муку и что там у нее еще. Это вам будет за гражданскую бдительность.

Прохор соскочил со стула и ловко прихватил с убитой кулек с мукой и головку сахара. Затем с сожалением оглядел просыпавшуюся на грудь муку, но собирать не стал.

Начальник по-своему истолковал его взгляд:

— Золотой крестик не тронь. Золото нам еще пригодится.

Прохор подобострастно кивнул. Он понимал, что драгоценный металл поможет большевикам в их нелегком деле. Дворник Прохор являлся сознательным товарищем и делу мировой революции искренне сочувствовал.

* * *

Утром в понедельник Слава вышагивал по Гоголевскому бульвару, чувствуя себя женатым мужчиной. Воскресенье он провел с Леной, и сегодня утром ему подали кофе и яичницу с ветчиной, погладили выстиранную накануне рубашку и вручили пакет с бутербродами. Лена творила его уход деловито и просто, как заправская хозяйка со стажем. До этого бытовую заботу о нем держала в своих руках Вера Сергеевна. Но одно дело — мама, а совсем другое — любимая девушка.

Это новое чувство наполняло молодого человека, и он глуповато улыбался. Но постепенно мысли о деле сняли блаженную улыбку с лица старшего лейтенанта, и в его выражении возникло нечто осмысленное.

Синицын ехал в библиотеку Петровки 38, чтобы ознакомиться со свежей книгой «Живая улыбка Святослава Стерна». Собеседование в обществе любителей мудреца требовало подготовки. Слава не мог в этой организации открываться. Как бы он выглядел, если бы пришел со своей милицейской корочкой и спросил: «Не вы ли убили писателя Каребина и его издательницу, прознав про роман, выдающий вашего небожителя как платного агента ОГПУ?»

Следователь решил поиграть в поклонника Стерна. Игра позволяла ему спокойно понаблюдать за послушниками, живущими не реальной жизнью, а учением своего кумира. Славу и раньше интересовал феномен сектантства. Откуда берутся люди, внезапно уходящие от житейских проблем в надуманный и абсурдный мир чужих догм? От внутренней пустоты и страха перед реалиями? Слава понимал, что в большинстве это слабые и ущербные представители общества. Но особое любопытство вызывали у него даже не сами сектанты, а их пастыри. Чем руководствовались эти божки? Жаждой славы и поклонения? Возможностью обобрать свою паству и жить за счет обманутых прихожан? Или ими двигал болезненный комплекс неполноценности, таким образом компенсированный? Слава допускал, что некоторые «учителя» могли и искренне верить в свою миссию. Но это уже смахивало на клинику. Так кто же они на самом деле? Маньяки или злодеи?

Все больше Синицын начинал склоняться к тому, что причина убийства писателя кроется в содержании его романа. Каребин писал свои исторические книги, используя документы. Не дискету ли с кремлевским завещанием Стерна, которую отыскал в квартире Гороховского переулка Саша Лебедев, пытался добыть убийца? А копии каких еще документов хранил писатель дома? Скорее всего, не только эту бумагу показали Каребину в архивах ФСБ. Недаром таинственный Иван Иванович намекнул, что их информация могла явиться причиной гибели беллетриста.