Песочные часы с кукушкой - Евгения Белякова

– Как так?

Француз достал из кармана небольшую стальную фляжку и поболтал ею в воздухе. Раздалось бульканье. Яков усмехнулся.

– Понятно… И где теперь мистер Финней?

– Плывет домой. В контейнере на грузовом судне «Мария», со штампом «Срочно. Хрупкое». Без документов и с потерей памяти об этом дне в дальнейшем. Намаялся я с ним… перевезти тело, упаковать, дать на лапу капитану… Надеюсь, когда мистер Финней прибудет в Нью-Йорк, его основательно перетрясут в полиции и какое-то время он проведет за решеткой, как сомнительная личность. Так что все с ним в порядке. Уж не думаешь ли ты, что я мог бы его…

– Если бы было необходимо – смог бы, я уверен. Но пока в убийствах нужды нет.

– Люблю, когда ты называешь вещи своими именами. – Пробормотал Жак. – Но на самом деле ведь, Яков, нужда может скоро наступить. «Дженерал Электрик» – серьезный противник. Если они взялись за дело, то…

– Ничего страшного. Пока его найдут, пока выяснят, что случилось… И потом, мы всегда можем ужесточить проверку для тех, кто присоединяется к проекту. Финней вот поначалу выглядел надежным, и, гляди ж ты… «Безвестный секретарь, укравший разработки хозяина». С двумя годами в помощниках это я, значит, ошибся… У некоторых такая раздутая подозрительность…

Яков говорил тихо, глядя перед собой – мыслями он явно был далеко. Жак замялся, потом все же решился спросить:

– Матич… с ним-то что приключилось?

– Несчастный случай. В лаборатории… – Шварц вздохнул и посмотрел на помощника уже другим, живым и теплым взглядом. – Случайности в нашей жизни тоже бывают, поверь. Частично она из них и состоит. Матич был… он был и вправду уникальным человеком. Блестящий ученый, и говорить с ним мне было легко. Он впитывал идеи, как губка. И не просто слушал, но анализировал, сопоставлял и создавал затем удивительные вещи. Если бы не этот пожар… – Яков чуть дернул уголком рта. – Я бы не находился здесь сейчас.

– Но это же хорошо, что ты здесь. – Жак неуверенно улыбнулся.

– Наверное… Но что говорить о том, что «могло бы быть»?

– Да ты только об этом и говоришь, когда на тебя находит желание пооткровенничать. – Теперь уже Жак ухмылялся во весь рот. Яков притворно грозно цыкнул на него, и француз посерьезнел. Потом, неожиданно для себя самого, зевнул. – Американцы точно не создадут проблем?

– Не успеют. Иди спать, друг мой. Светает.

– Да, да… А ты, как всегда, будешь книжки глотать. Мне интересно, поймаю ли я тебя хоть раз за такой прозаической вещью, как сон? – Жак поднялся с кресла. – А отчет я, кстати, закончил.

– Что, прямо сидя на бесчувственном теле мистера Финнея?

– Гораздо раньше. Что я, по-твоему, идиот? Я, пока его ждал, три страницы рожицами измалевал от нечего делать. Ну, покойной ночи.

Радости Джилл поначалу не было предела. Дядя нашел фотографа! И не простого, а с опытом, причем джентльмена. Но вскоре она поняла, что удачная находка для газеты на самом деле обладает целым букетом недостатков. Мистер Хоббс имел обыкновение принимать «лечебные» дозы алкоголя по утрам, днем и вечером, и еще несколько раз «для профилактики», удалившись в курительную комнату. И все бы ничего – в конце концов, фотографы могли, хоть и с натяжкой, причислить себя к творческой прослойке, а люди искусства частенько прикладывались к бутылке; по крайней мере, на их пьянство всегда закрывали глаза, но Хоббс плохо влиял на молодых журналистов. Отпускал сальные шуточки насчет Джилл – делая вид, что шутит тихонько, на самом деле прекрасно понимая, что девушка все слышит, но воспитание не позволит ей сделать ему замечание; то и дело подбивал молодежь уйти пораньше с работы и выпить в пабе. Как будто знал, что на рынке труда сейчас днем с огнем не сыщешь даже того, кто сможет хотя бы приблизительно объяснить, что такое фотография. Джилл терпела его выходки пару недель, потом пожаловалась дяде. Но он слабовольно развел руками, сетуя на необходимость собственного фотографа в газете – и Джилл подозревала, что Хоббс уже проложил дорогу к дядиному если не сердцу, то добросердечию, с помощью задушевных разговоров за стаканчиком бренди. Причем – дядиного бренди. Тогда предприимчивая девушка пошла на хитрость. Она, наблюдая за новичками, заметила, что Рори не сильно охоч до выпивки, любезные предложения фотографа отвергает, и хмурится, когда тот скабрезно шутит. Словом, ирландец вел себя куда порядочнее так называемого джентльмена Хоббса и явно был настроен по отношению к работе серьезно. Она затеяла с Рори разговор насчет карьеры, и прозрачно намекнула, что журналист, умеющий к тому же фотографировать, вдвойне ценен и получает тоже вдвое больше. МакЛири, с его простодушием, подвоха не заметил и принялся «окучивать» Хоббса, расспрашивая того о тонкостях профессии. Именно то, что Рори обратился к нему абсолютно искренне и без задней мысли (что входило в расчеты коварной Джилл), заставило Хоббса раздуться от важности и понемногу начать делиться секретами мастерства. Джилл рассчитывала, что уже к январю, а то и раньше, Рори вполне сможет взять на себя обязанности фотографа. А, поскольку мистер Хоббс особой прыти в работе не проявлял, и всегда старался от нее увильнуть, уже к февралю можно будет сказать дяде: «Мистер Кромби, все фотографии делает МакЛири, а мистер Хоббс сидит без дела и только пьет».

Джилл, видя, что ее план начинает претворяться в жизнь, ощущала себя Макиавелли. Она по-прежнему помогала Рори, хотя тот, преодолев первую робость, становился все самостоятельнее; писала свои статьи, брала интервью у интересных людей – словом, много работала и жила полной жизнью. Но время от времени вспоминала Адама – причем каждый раз ее преследовало чувство, будто она своими руками оттолкнула от себя что-то важное. Либо упустила какую-то существенную деталь. А еще ее преследовало ощущение, что он рядом. Это случалось редко, в основном, когда она в одиночестве возвращалась из редакции. Правда, в последнее время до дома ее провожал Рори. Они сдружились; он по-прежнему общался к ней, как с учительницей, но теперь не боялся высказывать свое мнение и, пожалуй, что относился покровительственно в некоторых вопросах – тех, что касались жизни простых рабочих.

Когда Джилл впервые пришла в гости к семье МакЛири, она очень смущалась, и в глубине души ожидала увидеть ужасные трущобы, нищету, низость и грязь – несмотря на то, что ежедневно наблюдала перед глазами хоть и бедно, но опрятно одетого Рори, который вел себя вполне прилично. То ли романы Диккенса, описывающие ужасы Ист-Сайда, были тому виной, то ли детские впечатления от поездки в рабочий район Лондона, но Джилл слегка дрожала, когда шла субботним вечером в квартал Уилспет, держась за локоть Рори. Там проживали работники многочисленных фабрик Острова, и фантазия девушки рисовала картины безногих, ползущих вслед, моля подать монетку, беспризорных детей с худыми лицами и, конечно, толпы падших женщин. Она была немало удивлена, когда увидела бедные, но аккуратные домики, выстроившиеся рядком. Ни побирушек, ни проституток, зато много улыбающихся людей. Да, тут было шумно – бегали и играли дети, но они отнюдь не были изможденными, хоть особой полнотой не отличались. Но это была здоровая худоба, происходившая от игр на свежем воздухе и подвижной жизни.