Моя душа темнеет - Кирстен Уайт

Мехмед не удостоил его взглядом и прошел мимо. Раду кивнул, и мужчина посмотрел ему вслед. Мехмед без стука вошел во внешние покои главного евнуха.

Несмотря на поздний час они прождали в комнате не более минуты, прежде чем к ним вышел главный евнух. Это был мужчина лет сорока, с морщинистой кожей и размытыми чертами, как будто его лицо так и не решило, кем хочет стать. Он поклонился Мехмеду, затем выпрямился и улыбнулся Раду, после чего скользнул взглядом по запятнанной кровью одежде Лады.

– Чем могу служить вам, мой султан?

– Мне нужно увидеться с валиде-султан. И переночевать здесь.

– Конечно. Чью компанию вы предпочитаете?

Раду потребовалось время, чтобы осознать, как непринужденно главный евнух задал этот вопрос. И еще мгновение – чтобы понять, что это означает. Его лицо вспыхнуло от смущения и любопытства. Это что же – Мехмед приходил сюда регулярно? И наслаждался преимуществами своего положения как султана? Сколько наложниц он успел собрать за столь короткий срок? Была ли у него жена? В исламе существовали правила касательно того, сколько жен позволено иметь мужчине, но для султанов делались исключения.

И каково это было – быть с ним? Любили ли они его? Ждали ли целыми днями в надежде его увидеть?

Раду взглянул на Ладу, чтобы узнать, задается ли она теми же вопросами. Она нахмурилась и, не мигая, смотрела на дальнюю стену. Они протерли ее лицо и руки, но следы крови все еще оставались. Она выглядела дикой и яростной и совсем не была похожа на наложницу. По крайней мере, она выглядела не так, как, по мнению Раду, должны выглядеть наложницы.

Раду представлял наложниц такими, какой была его няня – по-матерински нежными и ласковыми, вечно занятыми шитьем или какими-то домашними хлопотами. Он знал, что их предназначение в другом, но каждый раз, когда он пытался представить себе это, картина выходила туманной и скомканной.

В голосе Мехмеда чувствовалось напряжение.

– Не этой ночью. Я здесь по делам. Приготовьте комнату и для моих спутников. Ладе потребуется ванная.

– Должен ли я попросить прислугу проводить ее в новую комнату?

– Нет! – воскликнул Мехмед так резко, что главный евнух вздрогнул. – Нет. Она здесь в качестве гостьи, а не в качестве… жительницы. Засели нас в крыло для охраны.

– И никому не сообщайте, что мы здесь, – добавил Раду, не зная, дозволено ли ему говорить, но боясь, что Мехмед из-за рассеянности забудет об этом упомянуть.

Мехмед бросил на него благодарный взгляд.

– Да. Мое дело касается только валиде-султан, и никто – даже мои стражники, если будут спрашивать – не должен знать, что мы здесь.

Главный евнух кивнул, затем еще раз поклонился и вышел из комнаты заниматься приготовлениями. Плечи Мехмеда поникли. Он закрыл лицо руками и опустил голову. Лада обнаружила засохшую кровь на ладони и теперь с остервенением оттирала ее о свои юбки. Кажется, тот факт, что ее юбки были покрыты пятнами крови, ее не беспокоил. Раду стоял между нею и Мехмедом, не зная, что каждому из них нужно, но подозревая, что им обоим нужно одно и то же.

Он подошел к Мехмеду, а не к сестре, и обнял султана за плечи. Мехмед с признательностью прижался к нему. Раду посмотрел на Ладу и вытянул свободную руку вперед. Она посмотрела на нее взглядом, тяжелым от изнеможения и чего-то еще, подозрительно похожего на печаль. Не успела она пошевелиться, как вернулся главный евнух. Мехмед выпрямился и отошел от Раду, а Лада опять уперлась взглядом в стену.

– Следуйте за мной, – объявил главный евнух, и Раду снова оказался в самом конце процессии, где на него не попадало даже пятно света от лампы евнуха.

У матери Мехмеда был такой чувственный взгляд, что Ладе стало не по себе.

В этой наполненной ароматами и устланной подушками комнате Ладу не покидало чувство неловкости. Валиде-султан занимала здесь слишком много места, со своими шелками, вуалью и колышущимися украшениями. С заботливым выражением лица и расчетливой улыбкой она возлежала на нескольких подушках с такой искусностью, какой бы позавидовала любая янычарская сабля.

Если Халиме и Мара были разными сезонами, то Хюма была самой природой.

– Садитесь. – Голос ее звучал мягко, но по тому, как сузились ее глаза, стало ясно, что возражений она не потерпит. Мехмед перестал расхаживать по комнате и сел напротив нее. Судя по всему, он чувствовал себя так же неловко, как и Лада. Он никогда по-настоящему не знал свою мать и теперь пришел к ней просить защиты. Это был не идеальный вариант развития их отношений.

Лада вспомнила ощущение, когда кинжал встретил сопротивление плоти, неподатливой кости, заставившей его сменить курс, – кинжал, который всегда ищет большего и стремится проникнуть все глубже и глубже.

Не идеально. Ничто вокруг не было идеальным. Она приняла ванну, и ее волосы еще не успели высохнуть, но руки казались липкими, и она никак не могла избавиться от яркого металлического привкуса во рту.

Однако Раду, казалось, был очарован валиде-султан и рад возможности ее увидеть. Он сидел рядом с ней с выражением восхищения и почтения на лице. Как будто почувствовав его восторг, валиде-султан повернулась к нему. Ее губы, такие же, как у Мехмеда, растянулись в улыбке, напомнившей улыбку их няни. Мехмеду она так не улыбалась.

– Ты поступил очень мудро, приведя их сюда. Ты Раду, правильно? – Она села, наклонилась вперед и рукой приподняла его подбородок. – Красивый, – пробормотала она. Ее взгляд скользнул в сторону Лады, которая гордо выпрямила спину и вызывающе вскинула голову. Она знала, что проиграет это сравнение. В улыбке валиде-султан стало меньше материнской нежности, и что заняло ее место, Лада не знала.

– Валиде-султан, – сказала Лада, нахмурившись при мысли о шоу, которое им предстояло выдержать, – нам нужно…

– Можете называть меня Хюма. Вы оба. – Она повернулась к Мехмеду, снова удобно устроилась на подушках и подперла ладонью очаровательную щечку. – А ты можешь называть меня мамой. – Легкий звенящий смех слетел с ее губ, как будто монетки упали в колодец.

– У нас нет времени…

Хюма подняла руку, отяжелевшую от золотых украшений, и прервала Мехмеда.

– У нас нет времени паниковать и проявлять слабость. У нас есть все время этого мира, чтобы позволить вам насладиться столь заслуженным отпуском, используя все удовольствия гарема. Если новый султан решит всю неделю развлекаться со своими женщинами, никто его за это не осудит. И никто ему не помешает. И никто к нему не придет. И никто никогда не узнает, насколько слабая и хрупкая на самом деле его власть и что его лишь чудом не убили в самом начале правления.

– Но убийца…

– Его не существует. Убийства не произошло. Никто и пытаться не станет отнять жизнь у султана, поскольку, признав, что покушение имело место и едва не увенчалось успехом, мы подтвердим возможность того, что Османская империя просуществует и без тебя в ее главе. – Ее глаза, подведенные черным, прищурились. – Понимаешь? Ты здесь не прячешься. Ты гуляешь и упиваешься женщинами. Ты наслаждаешься своей властью.