Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

– Ладно, будет! – Эльга подумала, что сестру так взволновала встреча.

Не отвечая, Ута повернулась к жилой избе и потянула ее за собой. Они вошли; на лавках еще было разложено шитье служанок, близ обычного места хозяйки виднелся набор дощечек, на которых ткут тесьму, с готовым концом, привязанным за крюк в стене. Но детей Эльга не застала: их уже увели спать.

Ута махнула рукой толпившимся служанкам, чтобы шли прочь. Когда за последней закрылась дверь, она вцепилась в руки Эльги и снизу вверх – Ута была ниже ростом – устремила на нее напряженный взгляд. Эльга с испугом увидела, что по лицу сестры текут слезы и именно они мешают ей объясниться.

– Что с тобой? – Она потрясла руки Уты, поняв, что для волнения у той есть особая причина. – Ну?

– Говорят… – Ута судорожно вдохнула открытым ртом и вытолкнула те слова, что никак не хотели выходить: – Его убили.

– Хель… – начала было Эльга, полная мыслями о брате, но встретила взгляд Уты и поняла: та говорит не о нем.

У Эльги закружилась голова. Сосредоточившись на том, чтобы не упасть, она села на лавку, прямо на чью-то полусшитую сорочку. Сестры слишком хорошо понимали друг друга, особенно когда мысли их занимало одно и то же.

– Кто? – отрывисто спрашивала она, стараясь отодвинуть саму возможность такого известия. – Кто говорит? Откуда знают?

– Ко мне… приезжал Велесень боярин… – Ута сглатывала после каждого слова, стараясь затолкать назад в грудь рвущиеся наружу рыдания. Она уже три дня давила в себе ужас этого известия, но при виде сестры, с которой они всю жизнь делили все горести и радости, он прорвался. – От Хельги… из Витичева… когда к Ингвару. Но не он… отрок его…

Оказалось, что Хельги не ограничился отправкой посланца к князю. Одновременно с Селимиром в Киев приехал Велесень, самый почтенный из спутников Хельги, и явился к Уте. Ей он сказал не больше, чем узнал Ингвар: что Хельги с войском стоит в Витичеве, передает сестрам поклон и свою братскую любовь, надеется вскоре с ними повидаться. Но его отроки, которых тем временем кормила в поварне ключница Владива, рассказали куда больше. И проговорились, что, по словам греков, воевода Мистина Свенельдич погиб в сражении близ Ираклии. Месяца два назад, в жатвенную пору. Ута узнала об этом уже после отъезда гостя, когда Владива, не в силах таить такую ужасную новость, поделилась с ней.

Стиснув зубы, Эльга старалась дышать глубже, чтобы прийти в себя. Снова вспоминала беседу с Синаем. Поговорив с ней, тайный посланец брата почти сразу уехал – торопился вернуться к своему вождю. Эльга предлагала ему и отрокам задержаться и отдохнуть, но они заверили, что справятся: по пути вниз по реке двое из троих могли спать на дне челна. Эльга перебирала в памяти слова жидина, старалась воскресить выражение глаз. Если Хельги и правда знал подобное, то и Синай, один из доверенных его людей, конечно, тоже знал. Теперь ей казалось, что в карих узких глазах посланца она угадывала грозное известие, до поры утаенное.

– Что это были за греки? – спросила она Уту, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Я не знаю.

Эльга встала, прошла к двери, выглянула и крикнула:

– Владиву ко мне!

Ключница явилась мгновенно: понимала, что понадобится, и держалась поблизости. Уличанка родом, она юной девушкой была взята в числе прочей Свенельдовой добычи почти десять лет назад. От Свенельда у нее имелась восьмилетняя дочь, и сейчас еще эта довольно молодая, рослая, пышная женщина считалась хотию старшего из воевод. Он достраивал собственный городец близ Коростеня, и Владива не позднее грядущей зимы ожидала приказа перебираться к нему туда вместе с дочерью.

Но добавить она могла мало что. По ее словам выходило, что к Хельги в какой-то греческий город приезжал царев муж вести переговоры, предлагал свободный проход в море, если он оставит добычу, и намекал, что все прочие русы в Греческом царстве уже перебиты Романовыми войсками и их предводители погибли. Но сам Хельги мог лишь принимать на веру слова греков, известных своей хитростью, или не принимать. И не захотел тревожить женщин вестью, которая еще может оказаться ложной.

Выслушав это, Эльга с трудом подавила желание немедленно ехать вниз по Днепру: тоже спать в лодье, но через сутки быть в Витичеве. Увидеть Хельги. Брат и сам по себе обрадовал ее своим появлением, но теперь он оказался самым дальним – или самым ближним к делу – из доступных ей источников сведений о Мистине. Ради этого она готова была идти в Витичев хоть пешком.

Но ранее ей следовало повидать Ингвара. Как могла, она попыталась успокоить сестру, чьи трое детей могли уже оказаться сиротами, но в груди стоял холод, и собственные слова казались Эльге пустыми, как гнилые орехи без ядра. Снова и снова она прижимала руку к костяному ящеру под платьем. Казалось, погибни Мистина – из пасти и глаз ящера должна потечь кровь. И случиться это должно было месяца два назад, когда состоялась та битва.

– Я не верю! – наконец воскликнула она, и ей разом полегчало, потому что вот это точно была правда. – И не поверю, пока мне не скажет тот, кто видел его смерть своими глазами! И пока не поклянется, что видел тело. Давай спать. Завтра я поеду к Ингвару. А послезавтра я увижу Хельги, йотун меня ешь!

Чтобы быть ближе к сестре, Эльга легла с ней на широкую лежанку в спальном чулане. На то самое место, где обычно спал хозяин дома. Казалось, все здесь помнит его: подушка, стены с пустыми крюками от унесенного в поход оружия, лари и медвежина на полу. Но его не было дома уж почти полгода, и напрасно она пыталась уловить в его постели хорошо ей знакомый запах – тот, от которого у нее кружилась голова, ныло в животе, слабели ноги и уплывало прочь здравомыслие. В те уже далекие дни, пока она позволяла ему целовать себя в знак приветствия, каждый раз, как он наклонялся к ней, она невольно втягивала этот запах как могла глубже, и по жилам растекалось приятное тепло. Закрыв глаза в темноте, Эльга видела Мистину перед собой как живого – красиво очерченный лоб, хвост светло-русых волос, слегка вьющихся на концах, нос с горбинкой от давнего перелома, заостренные скулы, прямые русые брови, вызов в лукаво прищуренных серых глазах, который делал его жестковатые черты неотразимыми. «Смелее!» – на этом самом месте шепнул он ей больше двух лет назад, притягивая к себе с явным намерением поцеловать. Она сама потом дивилась, как нашла в себе силы отстраниться: тогда ее трясло от волнения и еще чего-то, в чем она не желала себе признаваться. Она едва соображала, что делает, дух захватывало от красоты его сильных плеч – покатых по очертаниям и приподнятых округлыми мышцами по краям, крепкой шеи, впадин над ключицами, гладкой груди, где тогда висел костяной ящер – единственное, что было на нем в тот миг надето…

Полная этим всем, Эльга сама не заметила, как заснула. Хотя казалось бы, где уж спать после таких новостей…

* * *

В это утро князь, ожидая гостью, завтракал в гриднице с дружиной. Насколько он знал Эльгу, затягивать со встречей, раз уж приехала, она не станет.

– Останься в избе, – велел он Огняне-Марии, собираясь уходить.