Ссудный день - Чак Паланик

Погубила его кожаная куртка. Красная. Цвета бычьей крови. Ее атласная подкладка и трикотажный воротник прогорели легко и быстро, но от кожи пошел вонючий черный дым. Такой запах бывает, если поджечь волосы над свечкой. Гэвин лихорадочно пытался задуть тлеющую в камине куртку, и тут в его подвальное логово спустилась мать.

Он ей все рассказал. Ну, половину всего. Ту, которую сам мог понять – про воровство. Она спросила, согласен ли он пойти на психотерапию.

Далее на сцену выходит доктор Ашанти. По вторникам после школы Гэвин стал ездить на автобусе в центр. Все это происходило в рамках государственной программы по охране психического здоровья, сеансы оплачивались по льготной ставке, но матери все равно пришлось работать дополнительные часы. Гэвин ждал своей очереди в приемной вместе с прыщавыми ровесниками. Большинство, как и Гэвин, приходили туда сами, некоторых водили родители.

Каждый вторник в течение часа доктор Ашанти объяснял Гэвину, что воровство в магазинах является предсексуальным импульсом. Это если по-научному.

Охотясь за вещами, Гэвин упражнялся в соблазнении, перед тем как овладеть объектом желания и в итоге с ним расстаться. Звучало вполне логично. Другой вопрос, что нужно было делать с этим импульсом.

Доктор принимал его в подвальном кабинете, стены которого украшали пробковые доски с приколотыми к ним мотивационными картинками. Например, летящий парусник и надпись: «Поймай ветер, который приведет тебя к желанной цели» – и все в таком духе. В очередной такой визит Гэвин сломался. Доктор сидел на крутящемся стуле чуть поодаль от своего рабочего стола, Гэвин полулежал в кресле-мешке на полу, разглядывая песочную свечу на столе. Он не смог бы посмотреть никому в глаза, наконец произнося это вслух.

– Мне кажется, я гей, – прошептал он, боясь, что услышат пацаны за дверью.

Ответ доктора Ашанти был моментальным.

– Нет. Глупости.

Потрясенный, Гэвин не нашелся, как это парировать. Отрицание проблемы ничего не решало. Он рискнул поднять глаза на доктора.

Тот смотрел на него сверху вниз, сложив пальцы домиком.

– После наших многочисленных бесед я могу с уверенностью заявить, что ты заблуждаешься. – Он прикрыл глаза и усмехнулся, как будто и правда услышал забавную глупость.

Гэвин ощутил благодарность и гнев одновременно. Единственный страх, стоящий в самом центре его самоидентификации, был вот так отметен с порога!

Ашанти заявил ему с уверенностью экстрасенса:

– Ты не гомосексуален.

Мать отпахала на работе столько дополнительных смен, столько денег вбухала, чтобы помочь ему выйти из кризиса, а доктор отказался признать, что проблема вообще существует. Выходит, время и деньги потрачены напрасно, Гэвин не продвинулся ни на шаг.

Доктор Ашанти посмотрел на часы. До конца сеанса оставалось еще двадцать минут.

– Ты разве не чувствуешь никаких улучшений? – поинтересовался он, приподняв бровь с самодовольной улыбкой.

Как будто издевался.

Нет, Гэвин не чувствовал никаких улучшений.

В том, что произошло дальше, политического протеста было больше, чем секса. Гэвин решился на психологический поединок. Он не спеша выкарабкался из кресла-мешка и подошел к доктору вплотную. Ашанти не остановил его – даже когда Гэвин опустился на колени у него между ног и обнаружил, что у доктора уже стоит. Гэвин расстегнул на нем ремень, пуговицу над ширинкой, осторожно потянул молнию – как будто собирался втихаря украсть штаны. Лицо Ашанти приобрело каменное выражение, он почти перестал дышать. И смотрел Гэвину в глаза, даже когда не закончивший школу пацан сжал в кулаке его стоящий член – третье действующее лицо в этой сцене – и скользнул ладонью вниз, обнажая головку, влажно блестящий лиловый гриб. Гэвин сомкнул вокруг нее губы и не вздрогнул, когда в горло ему ударил первый выплеск сырого яичного белка, горячей сметаны, соли и лука. Вторая струя попала ему в носоглотку и запузырилась из ноздрей.

Так Гэвин лишился невинности – по крайней мере, орально. И это было мало похоже на сексуальный акт. Скорее на то, что ему в рот чихнул кто-то жутко простуженный.

Гэвин доказал Ашанти свою правоту. Продемонстрировал доктору, что он умнее. Все-таки он лучше знал, что происходит в его душе. По часам до конца сеанса оставалось еще одиннадцать минут.

Доктор обмяк на крутящемся стуле. Его мошонку обильно усеивали темные бородавки, жесткие седые волосы торчали во все стороны от основания вяло поникшего члена. Выбившаяся из-под штанов сорочка растянулась на круглом животе, и если смотреть снизу, то складки кожи на его шее были похожи на бритую вагину – прямо над узлом галстука.

Каким бы отталкивающим ни был этот человек, все равно он стал для Гэвина первым. Гэвин знал, что запомнит этот момент на всю жизнь. Победа это или нет, но волнение от нее было сильнее, чем от воровства в магазинах, хотя и ненамного.

В последующие недели деньги, которые мать приносила с дополнительных смен, шли не на то, на что она думала. По вторникам доктор Ашанти уверенно отрицал гомосексуальность ее сына, а Гэвин доказывал ему обратное. Каждый раз он менял сценарий, подбирал пути наступления и удачный момент, нагнетая напряжение, как в триллере, и за секунды до окончания сеанса доводил дело до кульминации.

Опять он стал экспертом в таком занятии, о котором нельзя было рассказать родителям.

Когда Гэвин впервые услышал о Списке, он зашел на сайт и ввел имя – «доктор Энтони Ашанти». Это был вроде как безобидный способ излить свою ненависть. Тогда все считали Список интернет-приколом.

В течение нескольких часов за Ашанти проголосовали тысяча семьсот человек. Вот тогда у Гэвина открылись глаза. Он начал понимать, почему у доктора столько пациентов. Увидел тайную историю его долгой карьеры.

Толпа мятущихся подростков, ожидающих под дверью кабинета, вдруг предстала Гэвину в совсем новом свете. Это был гарем. Половой силе доктора можно было только дивиться.

Когда Ссудный день оборвал жизнь Ашанти, Гэвин уже давно перестал посещать сеансы.

В графе про психологическую помощь он поставил прочерк.

* * *

Переулок за Первой методистской был набит торчками. Все ждали, когда откроются двери и начнется очередное собрание. Всем не терпелось закинуться.

Ник выбрал в толпе чувака, наиболее расположенного к общению, и спросил, нет ли у него витаминок на продажу.

Чувак пританцовывал, чесался и болтал без умолку.

– Вся эта хрень была не разводкой! – восторгался он.

У каждого хоть один знакомый по анонимным собраниям был среди вершителей Ссудного дня.

– Меня ведь тоже вербовали, – мрачно сообщил другой чувак. – Я не повелся, баклан… А мог разбогатеть.

– Мне бы витаминок, – повторил Ник.

А болтливый чувак ему: