Книжный вор - Маркус Зузак

— Вы еще играете на аккордеоне?

Конечно, на самом деле вопрос был: «Вы еще согласны мне помочь?»

Папа Лизель прошел к двери, отворил ее. Опасливо оглянулся по сторонам и вернулся в дом.

— Никого, — прозвучал вывод.

Макс Ванденбург, еврей, прикрыл глаза и ссутулился, склонившись еще ниже к спасению. Даже мысль о нем была смехотворной, но все же он ее принял.

Ганс проверил, плотно ли задернуты шторы. Нельзя оставить ни щелочки. И пока Ганс проверял, Макс не выдержал. Он скрючился и сцепил руки.

Тьма погладила его.

Пальцы его пахли чемоданом, железом, «Майн кампфом» и выживанием.

И лишь когда он поднял голову, тусклый свет из коридора блеснул ему в глаза. Он заметил девочку в пижаме — она стояла, не прячась.

— Папа?

Макс вскочил, как чиркнувшая спичка. Тьма разбухла, окружив его.

— Все хорошо, Лизель, — сказал Папа. — Иди спать.

Она помедлила секунду и только потом ноги нехотя потащились за нею прочь. А когда остановилась и украдкой бросила еще один, последний взгляд на чужака посреди кухни, она распознала на столе очертания книги.

— Не бойтесь, — услышала она Папин шепот. — Она славная девочка.

Следующий час славная девочка пролежала в постели без сна, слушая тихую невнятицу фраз с кухни.

В забег еще не вышла темная лошадка…

Макс Ванденбург родился в 1916 году.

Он рос в Штутгарте.

Мальчишкой он ничего так не любил, как хорошую драку.

Первый бой случился у него в одиннадцать лет — Макс тогда был тощим, как занозистая швабра.

Венцель Грубер.

Вот с кем он подрался.

Языкастый он был, этот Грубер, и с проволочно-курчавыми волосьями. Двор захотел, чтобы они подрались, и никто из двоих не решился отказаться.

Они дрались, как чемпионы.

С минуту.

Но едва началось интересное, мальчиков растащили за воротники. Бдительный родитель.

У Макса из губы струйкой сочилась кровь.

Он попробовал ее на вкус, и вкус ему понравился.

В его округе драчунов было немного, а те, что были, дрались не кулаками. В те дни считалось, что евреи предпочитают все терпеть. Безропотно сносить унижения, а потом снова своим трудом пробиваться наверх. Понятно, не все евреи одинаковы.

* * *

Максу не исполнилось и двух лет, когда погиб отец, разорванный в куски на поросшем травою холме.

Когда ему было девять, мать окончательно разорилась. Продала музыкальную студию, в которой они и жили, и переехала с Максом в квартиру его дяди. Там он и рос — с шестью кузенами, которые колотили, злили и любили его. Схватки со старшим, Исааком, стали учебной базой для Максовых уличных сражений. Исаак отделывал его почти ежевечерне.

В тринадцать ударила новая трагедия — дядя умер.

Как и предписывает вероятность, дядя не был таким сорвиголовой, как Макс. Он был человеком того типа, что безропотно вкалывают за самое мизерное вознаграждение. Жил себе на уме и жертвовал всем ради семейства — и умер от какого-то нароста в желудке. Вроде ядовитого кегельного шара.

Как часто бывает, родня окружила его кровать и смотрела, как он капитулирует.

Почему-то где-то между горем и растерянностью Макс Ванденбург — подросток с жесткими руками, подбитыми глазами и больным зубом — переживал еще и легкое разочарование. Даже досаду. Видя, как дядя медленно тонет в постели, Макс решил, что никогда не позволит себе умереть вот так.

Дядино лицо было таким всепринимающим.

Таким желтым и безмятежным при всем свирепом сложении его черепа — бесконечной, на километры протянувшейся линии челюсти, торчащих скулах и норах глазниц. Таким спокойным, что мальчику захотелось кое-что спросить.

А где же драка? — недоумевал он.

Где воля к сопротивлению?

Конечно, в тринадцать лет Макс судил слишком сурово. Он еще не заглядывал в лицо никому, вроде меня. Пока то есть.

Вместе со всеми он стоял у кровати и смотрел, как дядя умирает — надежное слияние, от жизни к смерти. Свет в окне был серым и оранжевым, оттенка летней кожи, а дяде, казалось, стало легче, когда его дыхание улетучилось совсем.

Когда смерть меня схватит, поклялся тогда мальчик, она почувствует у себя на роже мой кулак.

Лично я такое люблю. Такую глупую отвагу.

Да.

Ужасно люблю.

С того дня Макс стал драться с большей регулярностью. Компания сорвиголов, друзей и соперников, собиралась на маленьком пятачке у Штебер-штрассе, где они и дрались в умирающем свете дня. Чистокровные немцы, случайный еврей, мальчики с востока. Неважно. Когда надо выплеснуть подростковую энергию, нет ничего лучше хорошей драки. Там даже враги были в одном шаге от дружбы.

Макс любил тесный кружок и неизвестность.

Сладость и горечь неопределенности:

Ты или тебя.

Это был такой ток в животе, что вихрится все сильнее, пока не поймешь: дальше терпеть некуда. Единственное средство — наскакивать и бить. Макс был не из тех, кто готов умереть в раздумьях.

Теперь, когда он оглядывался в прошлое, его любимой дракой была пятая по счету драка с высоким, крепким и поджарым пареньком по имени Вальтер Куглер. Им было по пятнадцать. В четырех прежних схватках побеждал Вальтер, однако на сей раз Макс предчувствовал иное. В нем текла новая кровь — кровь победы, — и она имела свойство пугать и восхищать одновременно.

Как всегда, толпа обступила их тесным кругом. Неряшливая земля. Лица зрителей словно обмотаны улыбками. Грязные пальцы тискали деньги, а в воплях и окриках было столько жизни, что не осталось ничего другого.

Боже, сколько в этом было радости и страха, сколько великолепной суеты.

Двух бойцов сковало напряжением момента, лица заряжены, подчеркнуты стрессом. Глазастая сосредоточенность.

С минуту они испытывали друг друга, потом начали сходиться ближе, рискуя больше. В конце концов, это же уличная драка, а не часовой бой за чемпионский титул. Они не могли драться весь день.

— Давай, Макс! — выкрикнул один из друзей. Без единого выдоха между словами. — Давай, Макси-Такси, вломи ему, вломи ему, еврейчик, вломи ему!

Мелкий пацан с клочковатыми мягкими волосами, сломанным носом и болотистыми глазами, Макс был на целую голову ниже соперника. Манера драться у него была совершенно неизящная: низко пригнувшись, он лез вперед, быстро выбрасывая кулаки в лицо Куглеру. Противник, явно более сильный и умелый, держался прямо и отвечал ударами, которые стабильно приходились в Максовы скулы и подбородок.