Дочь викария - Кэтрин Коултер

Мегги настолько впечатлилась рассказом, что даже зааплодировала, предварительно осторожно поставив бокал.

— Пусть он был слишком груб, — вздохнула она, — но все сделал как надо, верно? В самый первый раз!

— Да, верно.

— Видите ли, я не могу покинуть мужа. Вряд ли наш кучер согласится уехать без хозяина. Мы приехали в экипаже, запряженном парой лошадей, а я, к сожалению, не могу ими управлять.

Миссис Миггс кивнула.

— Выпейте еще шампанского.

— А что было потом, миссис Миггс?

— Мистеру Миггсу пришлось бежать за мной, натягивая на ходу штаны. Бедняга семенил сзади, как последний дурак, пока я не придержала старую кобылу, чтобы он мог влезть в повозку. Мой дорогой муженек больше никогда не отваживался на подобные штучки.

— А в Фауи было лучше?

— О да. Видите ли, мистер Миггс усвоил урок.

— И вы считаете, что я должна объяснить Томасу, что почем?

— Да. И спросить, почему он так себя повел. Может, это нечто вроде традиции в их семье… правда, я никогда не слышала ни о чем подобном, но мужчины есть мужчины, и кто знает, что им в голову взбредет и что они ценят больше всего.

— Я спрошу, но знаете, предпочла бы поступить примерно так, как вы, миссис Миггс. Вы действовали не только быстро, но и верно. В два счета научили мистера Миггса, что правильно, а что — нет. Не дали ему времени повернуться на бок и захрапеть.

— Вряд ли он смог бы уснуть на таком холоде и в открытом месте.

— Это уже детали, и причем несущественные. За вас, миссис Миггс, — провозгласила Мегги, и обе женщины с наслаждением выпили. — Что мне делать с мужем? Я должна объяснить, что его поступок отвратителен, после того, разумеется, как выслушаю все его мужские доводы.

Мегги опустила подбородок на руки и глубоко задумалась.

— Наверное, — пробормотала она наконец, — не слишком мудро бить его по голове бутылкой. Скорее следует сразу убить. Только не хочу кончить жизнь на виселице. Кроме того, мой отец — викарий, и это вряд ли понравится его епископу или пастве. Да ведь епископ Арлингтон даже венчал меня. Печаль его будет безмерна.

— Епископ, говорите? Господи, это что-то. Нет, не стоит рисковать, убивая его, дорогая. И даже не хочу, чтобы вы опрокинули на него кувшин с ледяной водой: это испортит мою роскошную кровать.

Мегги согласилась, допила все, что осталось в бокале, и подняла глаза.

— Теперь мне значительно легче, — объявила она, отрыгивая и улыбаясь одновременно. — Мало того, мне хочется танцевать.

— Выпейте еще бокал и поднимайтесь наверх, к этому вашему мужу.

— Но что я могу? Только задавать вопросы?

— Хм-м… Дайте-ка поразмыслить. Вы уезжаете утром?

— Скорее всего. Он ничего мне не скажет, будь прокляты его глаза. У него прекрасные глаза, темные и мрачные, но потом он смеется, и глаза сразу меняются, и в них пляшут веселые искорки. Сомневаюсь, что он облизывает палец и приглаживает ресницы, чтобы казались длиннее и гуще. Многие девушки так делают, знаете ли. Нет, его ресницы такие от природы. Вы заметили его прекрасные глаза, когда мы приехали? Если нет, увидите утром. Но может, мне стоит сесть в почтовый дилижанс и вернуться домой? Интересно, побежит ли он за мной, натягивая на ходу брюки? — Мегги нахмурилась и покачала головой. — Почему-то я не могу представить Томаса бегущим за кем-то, особенно со спущенными брюками.

— Нет, Мегги, забудьте о почтовых дилижансах. Они не для вас.

Мегги была вынуждена согласиться. Но она действительно не чувствовала себя так уж плохо и не считала, что мертвый Томас лучше живого.

— Я немного умею играть на скрипке, миссис Миггс. Если у вас есть скрипка, я могу поиграть, и мы потанцуем.

— Простите, но скрипки у меня нет. Вы хорошо играете?

— Нет, но это по крайней мере музыка. Только в прошлом году я думала, что люблю моего чертова почти кузена Джереми. Мало того, всего три месяца назад могла бы поклясться, Что буду любить его до самой смерти, но когда он открыл рот, оттуда полились такие снисходительные проповеди! Я увидела, каков он в действительности, и это было не очень приятным зрелищем.

— Да, кузены могут пробраться в сердце, так что не вытолкнешь. Такова уж их порода.

— Потом он поговорил со мной, сразу после церемонии, и признался, что все это было уловкой, спектаклем, поставленным специально для меня. Извинился и прибавил, что не хочет, чтобы я думала о нем плохо, и что на самом деле никакая он не свинья. Он вел себя благородно, миссис Миггс, и какое-то время мне было совсем невыносимо. Я так любила его, даже когда презирала, и потом он вдруг говорит, что все это время пытался уберечь меня. Господи, моя голова! Как она болела! А теперь Томас храпит наверху, а я не очень-то довольна своей новой жизнью.

— Знаю, но все переменится. Вы научитесь управляться с ним, Мегги. Взмах кнута, капелька меда, и мужчина у ваших ног с высунутым от усердия языком, готовый изгнать из дома собственную мать. Ну вот, дорогая, последний бокал — и сразу ложитесь в постель. У вас язык заплетается, верный знак, что утром у вас будет одно желание — умереть поскорее. Первым делом пошлите вниз мужа, я дам ему кое-что, отчего вы мигом придете в себя.

— Он разрывает меня надвое, потом оставляет, потом кончает дело и теперь, когда я наконец чувствую себя прилично, мне говорят, что завтра будет хуже некуда, — пожаловалась Мегги пустой бутылке.

— Такова цена неумеренных возлияний, дорогая.

Миссис Миггс ошибалась. Мегги проснулась бодрая, полная энергии: ни раскалывающихся висков, ни тошноты, ни головокружения, ни единой мрачной мысли в голове. Она чувствовала себя сильной и вполне здоровой, если не считать неприятного ощущения между ногами и сознания собственной глупости. Мало того, ей почему-то хотелось танцевать. Неужели это она просила скрипку у миссис Миггс?

О небо.

Ад проклятый! Совсем забыла: ведь она замужем! У нее есть муж, муж, который прошлой ночью вел себя на редкость странно.

Мегги медленно повернулась, ожидая увидеть по-прежнему лежащего рядом Томаса, но его нигде не было. И исчез он довольно давно: подушка совсем остыла.

Мегги взглянула на маленькие часы на каминной доске. Всего семь утра. Ничего не скажешь, он ранняя пташка.

Когда она вернулась в спальню, человек, бывший ее мужем целый день и половину ночи, продолжал спать, перевернувшись на живот, раскинув руки и ноги и занимая почти всю кровать. Одеяло сползло до пояса, оставив его торс обнаженным, открытым ее взору. Раньше она видела его грудь, теперь же на обозрение была выставлена спина.

Не соображая, что делает, Мегги подняла свечу повыше. Какой он большой! Настоящий великан, и спина длинная и гладкая, совсем не покрыта волосами. Ничего не скажешь, он хорошо сложен, но и только!