Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева

Ее положили в гроб в том самом платье, в котором она два года назад играла княгиню Лидию Ланину в фильме «У камина» – одном из самых популярных своих фильмов. Парадокс судьбы… Если бы тогда, всего полтора года назад, двадцатичетырехлетней, прекрасной, счастливой, удачливой актрисе сказали, что пройдет совсем немного времени и именно в этом платье она будет лежать в гробу! Нет, наверное, она бы не поверила, сочла бы шуткой дурного тона. Но это случилось, и в двадцать шесть с половиной лет она – в гробу, в этом самом строгом и элегантном, закрытом платье, на волосах – фата, на лбу – церковный венчик, кисейное покрывало скрывает все тело от подбородка до кончиков туфель… Гроб полон цветов, в основном хризантем: белых, желтых, бледно-лиловых. Их легче других цветов найти в феврале. К тому же хризантемы – цветы скорби и смерти – подходили к случаю. Лицо актрисы было покрыто слоем желтоватого театрального грима, чтобы скрыть следы болезни и того, как потемнела кожа от воздействия бальзамических составов.

В газетах напишут: «Мертвая королева наряжена в один из лучших своих туалетов и тщательно загримирована».

И все равно грим не мог скрыть того, что королева экрана страшно изменилась. Глаза, окруженные темной тенью, ввалились; губы припухли и посинели от удушья, никакая помада не могла скрыть этой жуткой синевы… Сложенные на груди руки просвечивали сквозь кисею, и видно, что кончики пальцев тоже посинели… Тяжело она умирала, очень тяжело. Несколько дней задыхалась.

В толпе провожающих мало кто знал подробности, и при виде этого изменившегося лица, этих распухших посиневших губ кто-то впервые произнес слово «яд».

«Отравили!»

Потом поползут сплетни…

Или уже поползли, с самого момента ее смерти и известия о том, что тело будут бальзамировать?

Похороны напоминали какое-то мрачное торжество или жутковатую кинопремьеру с королевой экрана в главной роли. Тысячи и тысячи людей желали проститься со своим кумиром. Увидеть ее в последний раз, убедиться в непоправимости своего горя… Собор, в котором отпевали Веру Холодную, был полон, люди давили друг на друга, задыхались, падали в обморок от недостатка кислорода и от остроты переживаний. К счастью, смертоубийства удалось избежать и никого не затоптали насмерть, хотя толпы провожающих заполонили не только Соборную площадь, но и близлежащие улицы.

Похороны снимали – последний фильм Веры Холодной! – и уже в марте пленку демонстрировали во всех кинотеатрах. «Похороны Веры Холодной» имели неизменный успех.

Кстати, этот фильм – ее единственный неигровой фильм – сохранился по сей день, в отличие от тридцати девяти (!) игровых лент, которые были безжалостно уничтожены, смыты, ибо не представляли ценности для нового искусства, не могли представлять интереса для советского зрителя… А похороны Веры Холодной – представляли интерес?! Или эта пленка сохранилась случайно, по причине короткого метража?

Популярный журналист и критик Нилус написал для газеты «Вечерний час» трогательный некролог:

«3 февраля 1919 года, в ноль часов вечера умерла в Одессе молодая, прекрасная актриса Вера Холодная – и тотчас же эту печальную новость узнали несколько сот тысяч людей, и все пожалели эту молодую женщину, на которую было так приятно глядеть на экране кино. Я повторяю: «приятно глядеть» – и настаиваю, что почти вся соль кинематографа не в пьесах, так часто и бездарных, и грубых, и лубочных, а только в актерах, в их глазах, смехе, хорошо сложенных телах, только в том, что на них «приятно смотреть».

Но господа фабриканты фильмов, их писатели, режиссеры до сих пор этого не понимают. Не понимают, что самое драгоценное в кинематографе – человек сам по себе, природа сама по себе, все остальное сравнительно не важно.

Среди бульваров, улиц, в лесу, в поле, у моря мы нередко часами присматриваемся, прислушиваемся к их жизни, не желая никаких комедий и страшных драм с жуликами и сыщиками или без жуликов; мы хотим только одного: наблюдать жизнь; мы так привязаны к ее тайне, мы так любим ее проявления, что готовы без конца следить за тем, как живут муравьи, бабочки, звери, совсем не интересуясь их драмами. Но еще ближе и дороже нам человек, конечно, прекрасный человек, прекрасная женщина: нам бесконечно любопытно наблюдать их на экране, где все необычайно увеличено, рельефно подчеркнуто, где не пропадет движение ни одного мускула, где лицо, фигура приобретают необычайную выразительность, недоступную обычной сцене. Драмы в кино только терпимы, их могло бы вовсе не быть. Центр тяжести этого нового искусства в актере, в живой природе – это давно пора учесть.

Я видел Веру Холодную на экране не раз, но я не помню содержания ни одной пьесы, в которой она участвовала.

Прелесть этой актрисы совершенно не в том, как она справлялась с той или иной ролью, а в том, что у нее было одухотворенное лицо, прекрасные глаза, улыбка.

Теперь мы с особым чувством увидим ее на экране, но фильмы не вечны. Пройдет сезон, другой – и материальный образ этой прекрасной женщины потускнеет, но в нашем сердце воспоминание о ней будет жить долго.

Так иной раз мы встречаем привлекательных незнакомых людей в театрах, на улицах, потом они куда-то исчезают навеки… Но их образ часто на всю жизнь сохраняет наша душа.

В этом есть что-то общее между созданиями самой жизни и произведениями поэтов, художников.

P.S. Вера Холодная уже покоится во мраке, под каменным сводом, а ее тень долго еще будет скользить под музыку по экранам кино, в которых ее станут продавать теперь особенно выгодно. С каким чувством близкие артистки будут проходить мимо этих лавочек? Какая это страшная машина кинематограф в некоторых случаях… Наше время, время машин, должно породить новые элементы психики, чрезвычайно любопытные».

…Новое время действительно породило много новых и в высшей степени любопытных элементов психики – гораздо больше, чем кинокритик Нилус мог бы предположить даже в самых кошмарных фантазиях!

Что же касается «близких артистки»…

Владимир Григорьевич Холодный пережил жену всего на два месяца.

Отчего он умер?

Кто-то говорил – от тифа, кто-то считал, что от той же «испанки» или от воспаления легких. Время было жестокое, люди совершенно не были склонны к сантиментам и сознательно обманывали себя, пытаясь поставить хоть какой-нибудь научный диагноз, хотя всем было совершенно ясно, что умирает офицер Холодный не от банальной «медицинской» хвори, а от любви и тоски, от невозможности жить без Верочки… «От разбитого сердца» – как сказали бы тогда. Он просто поспешил за ней туда, за грань бытия, а если и приключилась с ним перед смертью какая-нибудь из обычных в то время болезней, то все равно – не болезнь была первопричиной его смерти.

Ходили также слухи и о том, что он был арестован и расстрелян на Лубянке чекистами – во всяком случае, именно такой версии придерживается в своих мемуарах старшая дочь Веры Холодной Евгения.

Соня Левченко вспоминала: «Муж Веры – Владимир Холодный – прожил недолго. После панихиды памяти Веры в Москве, в Художественном театре, он стал заговариваться, иногда не слышал, когда к нему обращались. Вскоре он умер. Перед смертью все говорил о Вере как о живой».