Былинка-жизнь - Наталия Ипатова

Минувшей ночью все у них получилось не так, как они собирались сделать это изначально. Без вина и свечей, без алого платья, без терпкого вина, без камина, запаленного в ночи, и без ужина, сервированного прямо между ними на полу. Без отражения луны на ее текучих волосах и огня — на его кудрявых. Без тонкого, звенящего, нарастающего меж ними напряжения. Она сама отвечала на попытки Кима быть нежным приступами звериной страсти и яростной возни во тьме кромешной.

Она, кажется, даже укусила его и знала теперь, как он шипит от неожиданной боли. Это, впрочем, ничего. Вон, даже следочка зубов не осталось. Как и на ней самой: ни в душе, ни на теле. В другой раз она будет с ним сладкой, как мед, и гладкой, как шелк. И оглядевшись кругом, Имоджин увидела наконец, насколько они здесь одни. И бессмертны. Даже птица поутру не разбудит.

Никогда до сих пор ее не окружала столь полная и значительная тишина. Только шелест воды да шорох листвы. Самое умное, что следовало им сделать немедленно, — это убраться подобру-поздорову в неизвестном направлении. И побыстрее. Однако Имоджин чувствовала нежелание Кима уходить прочь из леса, чьи полезные свойства он уже опробовал на себе.

— И все-таки, о чем ты думаешь?

В сером глазу, уставившемся на нее снизу вверх, зажглась искорка дьявольского лукавства.

— О женщинах, — сказал муж и король. — высоких, как башни…

В подтверждение своих слов он даже приложил ладонь козырьком ко лбу и прищурился. Максимум, что Имоджин могла, — это попытаться спрятать одну ногу за другую.

— …и о балкончиках…

Красивая нога вознеслась, чтобы пнуть его в поясницу, но при том Имоджин, оказывается, забыла, что перед ней сидит выученик Циклопа Бийика, ничем не уступающий своему брату, которого все кругом хором звали крутым. Всего лишь смешливый там, где брат его был язвительным, Ким поймал ее за щиколотку и дернул с разворотом. Имоджин испытала мгновение ужаса, падая плашмя на зеленый шелк заводи. Вода взметнулась стенами по обе стороны и обожгла почти до остановки сердца. Однако ожидаемый удар о воду смягчило своевременное объятие двух сильных рук, поймавших ее в падении. Рубашка, намокнув, превратилась в сущее ничто.

Не будучи в силах вырваться из этого кольца, но в воспитательных целях уклоняясь от поцелуев, ничего вокруг не видя из-за потеков воды с волос и ресниц, теряя равновесие и чувствуя боком и спиной мокрый травянистый откос бережка, к которому ее настойчиво прижимали, Имоджин вспомнила, что и у нее имеется против Кима свое оружие. Скрюченные пальцы, примененные к его ребрам, дали вполне ожидаемый результат: теперь уже он, хохоча, отбивался, закрывая корпус локтями, уворачиваясь и пытаясь перехватить ее запястья. Удайся ему это, и победа будет на его стороне. Вода доходила Киму до пояса, и Имоджин отважилась на стратегическую хитрость: обхватила его талию ногами, прилипнув намертво и сделав борьбу со щекоткой для него крайне неудобным делом. Мгновенно, ни на секунду не задумываясь, Ким изменил тактику, то есть, попросту говоря, согнулся, с головой окунув Имоджин под воду. Таким образом она не могла удержаться на нем дольше, чем позволял запас дыхания. Право слово, ей стоило набрать побольше воздуха! Подлый приемчик принес ему успех, щекочущуюся прилипалу таки смыло, а все это безобразие, очевидно, должно было повлечь за собой второй раз прямо тут, на берегу.

Вокруг мельтешили пузырьки, струйками бегущие вверх, причем многие вырывались из ее собственного рта, и струились по течению высокие водоросли, среди которых выделялись прямые и упругие, как змеи, стебли кувшинок. Пластика у них была совсем иная, нежели у земных трав. Да и сама сухопутная Имоджин двигалась под водой неуклюже, и волосы обвивали ее, как раздуваемый ветром шелковый стяг. Ким не спешил помочь ей вынырнуть. Наверное, там, наверху, и время протекало по-другому. Медленнее. Имоджин всплывала бесконечно долго, в тщетных попытках найти рукам опору в воде.

Наконец утвердившись на ногах и тщетно смаргивая с ресниц воду, она смогла вздохнуть и уцепилась за протянутую ей с берега руку. На землю ее вздернули буквально рывком. Другой рукой она терла глаза.

— Я успел, к счастью! — произнес над ее ухом неожиданно звенящий тенор, полный обиды. — Он не успел меня унизить.

Там внизу, среди кувшинок, лицом вниз лежал ее сероглазый король. Острие арбалетной стрелы вышло у него из спины. И дышал он — если вообще дышал — водой. И уже давно. Течение полоскало кудри, но на все это Имоджин смотрела с берега словно сквозь пелену.

Перед ее взором сталкивались между собой и вдребезги бились стеклянные острова. Впрочем, все равно. С сегодняшнего дня она в них не верила. Как не верила ни в бессмертие, ни в справедливость.

— Как, — сказала она голосом, прозвучавшим как треснувший сучок, — скажи мне, он мог тебя унизить?

Она и не ожидала ответа, но Олойхор, роняя к ногам спущенный арбалет, тем не менее отозвался: — Он мог прилюдно уличить меня во лжи. Не говори, что не стал бы. Ему нравилось меня осаживать.

— Тебя нужно осаживать, — сказала Имоджин и сомкнула побелевшие губы.

Вся неизменная кодла была здесь, хотя ее померкшее сознание отказывалось воспринимать что-либо кроме тела, безвольно раскинувшегося среди круглых зеленых листьев. Так, она не видела, как виновато отводит взор Шнырь и как Циклоп старается держаться от нее подальше. Они опять были на конях. Вот в чем они с Кимом дали маху: надеялись, что Олойхор, учась на ошибках, в следующий раз пожалеет брать в Гиблый лес верховых животных. Что значительно удлинило бы его путь сюда. Карна глядела перед собой равнодушным взором, явно закуклившись сама в себе. Дайана, внешне холодная как лед, несла на щеке отпечаток ярости своего господина — шрам от удара хлыстом. Цену побега Имоджин. Хотя, как подумалось ей, когда она смотрела с берега вниз, сам Олойхор оценил ее выше.

Ким выглядел… очень мертвым.

Имоджин вопросительно посмотрела на Олойхора, спускавшегося вниз, оскальзываясь на мокрой траве.

Смешно было отрицать, что он способен сделать некоторые вещи… сгоряча. Ну, нужна она ему до зарезу! Какой-то женщине это, может, и польстило бы. Однако между ними, братьями, все было немного не так, как у других людей. В первую очередь все, что касалось Гиблого леса. Олойхор был такой же, как брат. Еще позавчера в темноте, если не вдаваться в тонкости, она не отличила бы одного от другого. Отец дал им обоим поровну.

Должна же быть в блестящем Олойхоре хоть капля той наследственной душевной широты…

В этот раз непрошеные гости обходились без злых и глупых шуток. И это было даже страшнее. Сегодня все происходило… всерьез.

— Вытащи его, — велел Олойхор Шнырю. — Видишь, к чему привела твоя ошибка, Имодж? Теперь понимаешь, как важно сделать выбор правильно?

Имоджин втянула воздух сквозь зубы. Что ж, сейчас она готова платить. Будем держать разговор о цене.

— Почему я? — заныл уродец. — Я не смогу. Он тяжеленный!

Олойхор дернул головой в сторону Циклопа Бийика, и тот, обходя Имоджин по широкой дуге и двигаясь принужденно, словно марионетка, начал спускаться по склону. Если бы Имоджин удостоила его взглядом, могла бы заметить, что шрамов на нем поприбавилось, да и двигался он так, словно у него все болело. Разве только не кряхтел, наклоняясь.