Возмездие Эдварда Финнигана - Берге Хелльстрем

— Выходит, он жив. Джон Мейер Фрай жив. Несмотря на то, что вы подписали свидетельство о его смерти много лет назад.

— Как это жив?

— Как? Да просто жив, и все тут.

Кевин Хаттон взял бумагу, которая уже немного помялась в руках Робинса. Он сунул ее назад в конверт и убрал в портфель.

— Мне необходимо задать вам ряд вопросов. Я бы хотел, чтобы вы на них ответили. На каждый.

Линдон Робинс кивнул:

— Хорошо.

Кевин уселся поудобнее на жесткой табуретке и внимательно посмотрел на озадаченное лицо Робинса.

— Так вот.

— Между прочим, Хаттон, это что — допрос?

— Пока нет. Пока мы можем называть это сбором сведений.

Робинсон снова вытер лоб.

— Я знаю, что он мертв.

Взгляд главного врача был пуст, тот смотрел на что-то на стене, но смотрел не видя.

— Понимаете, я работал в тюрьме Маркусвилла шесть лет. И за это время умерло лишь несколько человек. Хотя многие были старше и сидели дольше. И никто больше не умирал в Death Row. Поэтому я, мистер Хаттон, хорошо это запомнил. Я помню его. Джон Мейер Фрай. И я помню тот день, когда он умер.

Хелена Шварц напоминала птичку — тоненькая, хрупкая, в слишком большом свитере и таких широченных брюках, что ее тело терялось под одеждой. Но все же именно ее лицо вызвало у Эверта Гренса мысль о птице. Глаза, тревожно осматривавшие комнату для допросов, непрерывно движущиеся щеки, рот, который был готов издать предостерегающий крик, пронзительный вопль отчаяния.

Когда она замерла на пороге и нерешительно заглянула внутрь, Джон тяжело поднялся с места, крикнул что-то и устремился ей навстречу. Огестам хотел было удержать его, но Эверт преградил путь шустрому прокурору и вместе с Хермансон заставил сесть на место: если муж и жена хотят обняться, прежде чем разверзнется преисподняя, не надо им препятствовать.

Они стояли на пороге, лоб ко лбу, и, держась за руки, тихо плакали и целовали друг друга в щеки. Огестам, Хермансон, Эверт и Свен пытались каждый заняться каким-нибудь своим делом, смотрели в пол или перебирали бумаги, чтобы не таращиться на них и даже здесь дать этим двоим хоть как-то побыть наедине.

Потом Гренс подошел к ним, попросил Джона вернуться на свое место, а Хелену Шварц сесть на стул, который внесли в комнату и поставили у дальней стены.

Было душно, маленькая комнатенка была рассчитана на двоих, ну от силы на троих, а их набилось шестеро, и кислорода не хватало.

— Джон.

Эверт Гренс наклонился вперед, оперся локтями на холодный стол и повернулся в тот угол, где сидел Джон — глаза красные, взгляд ищет Хелену.

— Мы ведь договорились, верно? Тебе предписаны строжайшие ограничения, но мы организовали тебе встречу с женой. А ты, Джон, обещал рассказать нам все, ничего не скрывая.

Джон слышал его слова и даже попытался заговорить, но не произнес ни слова.

— Я правильно сказал?

Хелена Шварц сорвалась было с места, чтобы кинуться к мужу, но Свен остановил ее.

— Я не понимаю, что здесь происходит? Не могу поверить, что он кого-то ударил, мой Джон не драчун. Ну даже пусть так, разве можно за такое сажать за решетку и не давать свиданий? И эта комната, вы все здесь собрались и требуете, чтобы он рассказывал… Господи, да что вы такое творите!

Хелена ударила Свена кулаком в грудь, а потом по руке, она кричала, но Свен крепко держал ее, пока она не затихла, тогда он отвел ее на прежнее место.

Гренс посмотрел на Джона, потом на Хелену и сказал нарочито резко:

— Еще хоть раз. Если еще хоть раз такое повторится, вы отправитесь в полицейской машине домой — туда, откуда приехали. Вы здесь только потому, что Джон об этом попросил. Сядьте и сидите тихо. Понятно?

Хелена Шварц села и опустила голову, она едва кивнула.

— Вот так-то.

Эверт Гренс снова повернулся к Джону — короткое раздраженное движение, достаточно понятное тому, от кого ждут новой информации.

— Попытаемся еще раз, Джон.

Худой мужчина с бледным лицом и большими темными кругами под глазами нервно сглотнул, облизал губы, выдохнул через нос.

— Хелена.

Он поискал ее взглядом.

— Хелена, пожалуйста, посмотри на меня.

Она подняла голову и, прищурившись, посмотрела через всю комнату.

— Любимая.

Ему было непросто собраться с духом.

— Моя любимая, ты столького не знаешь! Того, что никто не знает. Но я должен был тебе рассказать. По крайней мере тебе.

Еще один глубокий вдох и длинный выдох.

— Вот какая история. Послушай, Хелена.

Он вздохнул.

— Хелена… Меня зовут не Джон Шварц. Я… я родился не в Галифаксе в Канаде. И я приехал в Швецию не потому, что встретил женщину и влюбился в нее.

Он смотрел на нее, она смотрела на него.

— Меня зовут… на самом деле… на самом деле меня зовут Джон Мейер Фрай. Я родился в маленьком городке, который называется Маркусвилл и находится в штате Огайо. Я никогда прежде не знал того человека, которого звали Шварц. Я понятия не имел, где находится Швеция. Я оказался здесь потому, что тот человек, который согласился продать свои документы, имя и биографию, постоянно проживал именно тут, потому что я сбежал, потому что я сидел в тюрьме. Более десяти лет я просидел в Death Row.

Слезы в его глазах и суровый блеск.

— Хелена, меня приговорили к смерти. Понимаешь? Я ждал исполнения приговора. И я сбежал. Я до сих пор точно не знаю, как все произошло, я смутно помню катер из Кливленда, самолет из Детройта до Москвы и другой — до Стокгольма.

Он несколько раз кашлянул.

— Я был осужден за преступление, которого не совершал. Послушай меня, Хелена! Мне было семнадцать, и меня обвинили в убийстве, к которому я не имел никакого отношения! Я должен был умереть, Хелена! Суд определил точную дату моей смерти.

Он поднялся, отер тюремной рубашкой мокрое лицо.

— Я не умер. Я не умер! Я сижу здесь, у меня есть ты, у меня есть Оскар, я не умер!

Эверт Гренс видел такое несколько раз прежде. С ним самим такое случалось.

Человек вдруг совершенно преображается. Вся жизнь может быть стерта несколькими фразами. Прошлого — того, что было совместной жизнью, больше не существует. Только ложь, ничего больше, огромная жирная мерзкая ложь.

Конечно, нет правил без исключений. Но Хелена Шварц отреагировала именно так, как все другие.

Ее предали, обманули, напугали, через нее просто перешагнули.

Конечно, она расплакалась, конечно, закричала, и они ей это позволили. Но они не успели остановить ее, когда она вдруг вскочила, бросилась через комнату и ударила мужа со всей силы по лицу.