Орешек для трёх Золушек - Наталия Миронина

Дочь Софьи Леопольдовны, Аня, звонила сама. Да так часто, что Лопахина и Вяземская теперь вздыхали: «Она Софе покоя не дает! Неужели нельзя самой решить такие простые вопросы?!» Действительно, то, что обсуждалось по телефону, вызывало недоумение. Аня советовалась с матерью и по вопросу приготовления плова, и относительно стирки тонких занавесок из тюля, и спрашивала, какого цвета купить постельное белье.

– Софа, не обижайся. Но ты не должна идти у нее на поводу. Она должна сама все это решать! – возмутилась как-то Лопахина.

– Зина, конечно, но, может, это просто повод позвонить мне. Услышать мой голос? – Софья Леопольдовна посмотрела на подругу, и той стало стыдно. В этой семье было что-то, о чем они, видимо, не знали, о чем, возможно, говорить было больно или неприятно. Лопахина и Вяземская дочь подруги видели один раз, да так давно, что в их воспоминаниях та осталась маленькой и очень плаксивой девочкой.

– Ты меня не слушай, Софа, – сказала Лопахина, – дети – это дети. И только родителям решать, как с ними разговаривать, как их опекать. И вообще, никого не слушай!

– Она у меня очень нервная. Очень. В детстве все время плакала. Потом боялась оставаться одна. Я показывала ее врачам – они говорили, что все в норме. Просто такая нервная система. Она же и с людьми сходится плохо. Всех стесняется. Всех сторонится.

– А как же с Хайнрихом Аня познакомилась, и как они поженились?

– Сама толком не пойму. Наверное, сработал инстинкт. Мне кажется, она вышла за него от безысходности. От страха, что никто больше не обратит на нее внимания. Она симпатичная, но мальчики за ней не ухаживали. Хайнрих был первым. Он – неплохой, но на немецкий манер зарегулированный. Ну, дотошный очень… Впрочем, это не недостаток! – Кнор помолчала, а потом добавила: – Только если ты «слышишь» другого человека.

– Софа, не волнуйся. Ведь все нормально. Если ей станет плохо – пусть приезжает сюда. Ты же понимаешь, мы только рады будем. Дети никогда не помешают.

Лопахина произнесла те слова, которые, видимо, очень надо было слышать Софье Леопольдовне. Дочь, оставшаяся в маленьком немецком городке, похоже, очень тосковала, и Кнор уже начинала подумывать о том, чтобы позвать ее в гости сюда, в Рузу. После разговора с Лопахиной Софье Леопольдовне стало легче – подруги все понимали.

Хорошая погода облегчает жизнь. Летние месяцы пролетели незаметно – все внимание было поглощено новым местом, новой обстановкой, новым соседством. Подруги еще не привыкли к новому образу жизни, а потому были великодушны друг к другу и добры. Их старые привычки на время отступили, дав пространство той игре, в которую они тут все играли.

Осень была яркая и тоже теплая. Пошли грибы – и подруги пропадали в окрестных лесах, а потом чистили ведра лисичек, сыроежек и подберезовиков. Белые бережно мыли, отваривали и морозили. У каждой наготове было множество рецептов, множество секретиков, которые делали консервирование особым. Потом настало время готовить овощные запасы, варить варенье и сушить яблоки. И это все делалось сообща, причем нередко вспоминались дети, их любимые лакомства.

Сентябрь и октябрь в общих хлопотах пролетели быстро. А ноябрь их застал врасплох. Во-первых, он начался с сильных морозов, ледяных дождей и скользких дорог. Утром было темно, посиделки на крылечке закончились. Лопахина теперь выезжала почти ночью – по обледенелым дорогам она ехала медленно и очень боялась опоздать на работу. Вяземская пару раз попыталась дойти до своего автобуса и оба раза возвращалась обратно. Дороги развезло, было скользко, холодно, а автобус неизбежно опаздывал. Ольга Евгеньевна звонила ученикам, извинялась, что-то врала – никто не знал, что она находится за сто километров от Москвы и дорога ее занимает почти три часа. Отмена уроков грозила безденежьем. Нет, сбережения были, но окончательно их потратить она боялась. Ночами, лежа в своей комнате, Ольга Евгеньевна предавалась панике. «Надо что-то придумать! Надо срочно найти работу! Любую! Я же не могу сидеть на шее детей, а теперь еще и подруг!» – думала она, и ситуация ей виделась совсем трагичной. К ее ужасу, время года, оказывается, могло повлиять на всю жизнь. Конечно, Ольга Евгеньевна понимала, что дело не только в гололеде, которого она панически боялась, дело и в ее возрасте, затруднявшем привыкание к новым условиям.

Софья Леопольдовна с наступлением холодов тоже помрачнела. Она, любительница погулять в одиночестве, ворчала на ранние сумерки и безлюдность лесных тропинок. Она сетовала, что теперь эти места кажутся совсем необитаемыми, а большой дом, в котором Никита Звягинцев ждал гостей-постояльцев, стоял большей частью пустым. Редко кто останавливался в это время в Старой Рузе. Только уборщицы, сторож да электрик показывались иногда у парадного крыльца.

– Хоть бы снег выпал, – с горечью сказала как-то за завтраком Лопахина. Она, против обыкновения, никуда не спешила. На работе в очередной раз произошел конфликт. Зинаида Алексеевна понимала, что виновата она – усталость от каждодневной езды давала себя знать. И если раньше Лопахина была терпима, понимая, что работодатель всегда прав, что подчиняться его решениям – чуть ли не одна из самых главных обязанностей сотрудника, то теперь она срывалась и показывала характер. Впрочем, у истоков этого внезапного неповиновения была жалость к самой себе – несправедливо, что приходится терять навыки, не использовать наработанный профессионализм и пренебрегать творчеством. Сейчас, глядя в сумрачное окно кухни, Лопахина чувствовала раздражение.

– Зачем тебе снег?! – встрепенулась Вяземская. Она стояла у плиты и варила себе овсянку. Запах этой очень «диетической и простой» каши Лопахину раздражал. Она предпочитала добавлять в нее жирное молоко, сахар и изюм. Тогда как Вяземская варила нечто похожее на клейстер. В ее каше была вода и немного соли.

– Затем, что будет светлее, наряднее, – ответила Лопахина, с трудом удерживаясь от замечания по поводу овсянки.

– Вместе со снегом появятся слякоть, грязь и лед. Если бы этот снег не таял, тогда было бы хорошо. А так…

– Леля, ты скоро закончишь варить эту штуку? – не выдержала Лопахина.

Мягкая и деликатная Вяземская не расслышала в вопросе подвоха.

– Почти закончила, теперь потру туда яблочко, и можно будет есть, – ответила она. Через несколько минут на столе появилась тарелка с весьма неаппетитным содержимым серо-коричневого цвета.

– Господи, да как это можно есть! – воскликнула Зинаида Алексеевна.

– С удовольствием, – мягко улыбнулась Ольга Евгеньевна. – И это очень полезно. Сложные углеводы хорошо насыщают, чувство голода долго не появляется. А также чистится организм.

– Леля, а если есть что-то более аппетитное?

– Можно, но, Зина, я ем эту кашу уже лет пятнадцать. И не прибавила в весе ни грамма. Понимаешь, у меня уже пятнадцать лет один и тот же вес. – Вяземская, несмотря на свое железное благодушие, наконец-то распознала враждебность Лопахиной и не замедлила ответить колкостью: – Зиночка, я тебе очень советую.

Лопахина встала и с шумом отодвинула стул.