Венский бал - Йозеф Хазлингер

– Но ведь у Си-эн-эн есть трансляционная установка в Белграде.

– И они с восторгом передадут ее конкуренту?

– Мы подарим им право на разовую передачу, равную по хронометражу, а за это пусть запустят пленку через наши спутники.

Идея мне понравилась. Я поехал в контору Си-эн-эн и показал там «гвоздевой» фрагмент своего фильма. Главный соединился с Атлантой, и сделка была заключена. Но в последний момент вся затея чуть не сорвалась, так как американская и французская техника, похоже, вещи несовместимые. Париж сигнализировал о том, что изображение искажено и отсутствует звук. Наконец все наладилось. На Си-эн-эн не ограничились однократным показом страшной гибели старухи, эти кадры крутили каждый час. А в Вене подсчитывали денежные поступления.

Туда я вернулся жарким июльским днем. Город словно вымер. Только на Рингштрассе наблюдалось оживление. Фиакры и автобусы, как обычно, двигались по отведенным им полосам. Я тут же поехал к себе, на Музеумштрассе. Дверь в квартиру оказалась незапертой. Я приоткрыл ее, снова захлопнул и позвонил. Фред не вышел. Но, судя по всему, он жил здесь. В кухне – горы немытой посуды. В комнате – переполненные пепельницы. Пеплом был даже припорошен кое-где паркете запачкан ковер. Мой проигрыватель имел дефект – не мог автоматически отключаться. И продолжавшая крутиться пластинка Боба Дилана каждую секунду отрывисто крякала. Штора валялась на полу за банкеткой. Карниз был выломан из стены. Ванна по самому верху обведена каймой грязи. На кафельном полу – скомканные полотенца. Однако мой кабинет, если не обращать внимания на переставленные в ином порядке книги, выглядел как обычно. А то, что мой компьютер теперь нуждается в замене жесткого диска, я узнал только на следующий день.

Не оставалось ни малейших сомнений – впервые за долгие годы я снова живу вместе с Фредом. Все, что должно было находиться на расстоянии вытянутой руки, он умудрился раскидать по полу. В центре, подобно трофеям, торчали пустые бутылки из-под вина. Ничего не меняя в расположении предметов, я закрыл дверь. Я проветрил квартиру и вымыл посуду. Прошелся пылесосом по полу, опорожнил пепельницы. Затем почистил ванну. И стал ждать. Я долго стоял у окна. Редкие прохожие, которых я мог видеть, направлялись либо к служебному входу в Фолькстеатр, либо шли мимо нашего подъезда к кинотеатру «Беллария». Разморенные парочки с фотоаппаратами двигались в сторону гостиницы «Музеум», мечтая о послеобеденном отдыхе. Я сварил себе кофе. ЕТВ транслировало соревнования на «Большой приз» по боксу из Хоккенгейма. Си-эн-эн занималось саморекламой, предлагая бесконечный перечень отелей, где можно принимать кабельное телевидение. Я решил выпить немного виски. Автоответчик заговорил голосом Габриэлы, изящной брюнетки – ведущей теленовостей, с которой я несколько раз выходил в эфир. Она поздравляла меня с успехом сараевского материала. Я позвонил в студию и поинтересовался рейтингом. Было что отпраздновать. Особый успех передача имела в Германии и Австрии; Не столь сильное, но все же заметное впечатление она произвела на французов и англичан. Во всех странах ее посмотрело огромное число телезрителей.

Я вставил кассету в аппарат и еще раз прокрутил пленку. Когда какой-то из моих фильмов получал такое признание, я не мог удержаться от искушения просмотреть его несколько раз подряд. Это было счастливое состояние. Я мог упиваться им, хвалить самого себя. Но видел при этом все просчеты и упущения. Помню: из закопченной кладки сожженного дома высовывалась длинная, колеблемая ветром антенна, увы, она осталась за кадром. Интересно было бы узнать, кому она принадлежала и каково ее назначение. Очевидно, средства радиосвязи имелись не только у градоначальника.

Фреда я дождался лишь к полуночи. Он был босой и пьяный. Из кармашка футболки торчали сигареты и губная гармошка. Рыжая борода всклокочена. Увидев меня в комнате, Фред рассмеялся:

– The old fart is back.[31]

He могу сказать, что это мне польстило. Я встал и обнял его. Он совсем исхудал. Я обхватил его голову руками и поцеловал в лоб. Лицо напоминало маску из красной вощеной кожи. Глубокие морщины на щеках терялись в гуще запущенной бороды.

– Как ты?

– Сам видишь.

Он поднял руки и бессильно опустил их.

– У тебя действительно все в порядке? Ты справился?

– Я рад, что снова могу курить и пить. Но одно знаю точно: больше никогда ни единой дозы.

Я открыл бутылку «Божоле». Фред махом выпил стакан и налил еще.

– Если бы ты попался мне в первые три недели, – сказал он, – я бы тебя пришил.

Я узнал, что вначале он отказывался от всякой работы и всякой пищи. Он лежал, скрючившись, в своей палатке и чувствовал, как облучение медленно убивает его.

– Джерг не отходил от меня, как бы я его ни посылал. Когда начинались судороги, он массировал мне мышцы. Это ему я обязан тем, что воскрес из мертвых.

Я надеялся, что за это время он хоть в какой-то мере оценит мое участие. Оказалось, что напрасно. Он сказал:

– Ты просто сбагрил меня. Можешь поверить, я чуть не отдал концы.

Я налил ему еще вина. Он положил свои грязные ступни на мою голубую кожаную кушетку. Я старался удержать под спудом свои педагогические идеи. Услужливо подносил ему пепельницу. Но он не стряхивал в нее пепел, как это делал я. Он щелкал указательным пальцем по сигарете, и пепел всегда сыпался мимо.

– Я пригласил Джерга в Вену. Сказал, что ты оплатишь рейс.

– Это не проблема. Он симпатичный парень. Ты видел мой фильм про Сараево?

– Как не видеть. Классная лента, – ответил он и рассмеялся. – Уж не сам ли ты взорвал эту старуху?

Я решил не отвечать.

– Все, кому я называю свою фамилию, спрашивают, не прихожусь ли я тебе родней. Меня это уже заколебало.

Жизнь под одной крышей с Фредом складывалась трудно. Не то чтобы мы уж очень конфликтовали, но мне постоянно приходилось сдерживаться. Он потихоньку начинал приноравливаться к моему распорядку и быту. Например, научился пользоваться вешалкой для полотенец. А после того как вляпался в собачье дерьмо, стал, выходя на улицу, обуваться.

Каждый понедельник приходила прибраться в квартире одна женщина, полька. Но теперь я попросил ее приходить дважды в неделю, потому что только на уборку комнаты Фреда ей требовалось полдня. Как-то раз мне пришлось остаться дома в то время, когда она пылесосила книжную полку в моем кабинете. Она вытаскивала и рассматривала каждую книгу так, будто ее интересует не только степень запыленности. Она то и дело листала английские книги. Я спросил, чем она занималась раньше, когда жила в Польше.

– Actually, I was a pediatrician in a hospital[32]– ответила она на хорошем английском.

На алтаре стоял маленький красный сейф. Впереди, на кафедре, лежали Библия и «Майн Кампф» Гитлера. Нижайший встал за кафедру и обвел нас долгим взглядом – всех, одного за другим. При горящих свечах его темные волосы словно искрились вокруг головы. Было так тихо, что даже дыхание казалось чересчур громким. Нижайший прищурил глаза, а затем сказал: