Личная ведьма для инквизитора - Альма Либрем

— У меня хороший, — пожал плечами я. — Инквизиторов учат писать красиво.

Потому что приговор должен быть зачитан без ошибок. И только правильно записанное имя ведьмы, в котором учтены все нюансы правописания и которое выглядит именно так, как ей нравится, не может исчезнуть с бумаги. Ещё одна инквизиторская уловка, которую я терпеть не мог и старался всегда допустить крошечную ошибку в завитке, чтобы ведьмино имя всё-таки исчезло с бумаги, и инквизитор вынужден был продолжать свои исследовательские работы по определению идеальной формулы.

— И чтобы с тиснением! — закончила Гертруда и ещё раз мечтательно улыбнулась. — И чтобы они разлетелись, ведомые магией…

— Глянь, такие?

Она открыла глаза и уставилась на стопку бумаги — с тиснением, с гербом маркграфа фон Ройсса, нежно-голубого цвета. Рядом уже красовалась чернильница и перо, предназначавшиеся, очевидно, для меня.

— Да! — радостно воскликнула она. — Теперь остается только их заполнить! Ты можешь придумать какой-нибудь красивый текст?

— Могу, — вздохнул я, надеясь, что правильно переделаю любовное заклинание, которое где-то вычитал. Ну а если нет, то гости прибудут на свадьбу чуточку более… одухотворенные.

Если можно так выразиться.

— Ну и отлично! Ты напиши первое своей маме, а я пока подготовлю список всех, кого надо пригласить! — Гера схватилась за второе перо, возникшее буквально из воздуха, и с упоением принялась составлять список.

Я усмехнулся и взялся выводить нужные слова на бумаге. Буквы ложились привычно красиво, без лишних завитков, складывались в слова и в фразы, и витиеватое приглашение на свадьбу "горячо любящих друг друга Людвига и Гертруды" вскоре лежало на столе.

— Смотри! — радостный голос Геры заставил меня вздрогнуть. — Бусина белеет! А я список сделала.

Седьмая бусина и в самом деле едва заметно посерела, меняя оттенок на более светлый. Вот только до желанного белого было ещё очень много оттенков.

Я взял из рук Геры список, пробежался по нему взглядом и усмехнулся.

Ну что ж. Да, правда, много оттенков.

Примерно сто.

И это испытание, кажется, проходить нам придется не один день.

Седьмая белая бусина, стоившая нам два дня и едва не свернутое запястье правой руки, красовалась на запястье. Пригласительные одно за другим вылетали в окно, и я провожала их взглядом, как будто это были живые птицы, оставлявшие о себе в качестве воспоминания ещё один вычеркнутый пункт в списке.

Я смотрела на пергамент и искренне поражалась — зачем столько всего написала? Зачем мне нужны были все эти люди?! Я же никогда не любила масштабные празднества, терпеть не могла шумиху. Привыкла к тишине леса, окружавшего бабушкин дом, всегда сбегала туда от постоянных криков детей, которых у нас не бывало мало… Наслаждалась два года тем, что в моем доме было тихо и спокойно. Ни слуг, ни посторонних, ни особых гостей. Только изредка Барбара и Иоганна заглянут на огонек, да и те никогда особенно не задерживались. Наши отношения основывались на том, чтобы сильно не раздражать друг друга своим длительным присутствием. Ходили друг к другу в гости, правда, по большей мере они ко мне, потому что я лучше готовила, отдыхали, говорили, а потом разбегались каждая к себе.

Ну, они-то, наверное, вели более активный образ жизни, но мне было уютно в моем крохотном мирке, в который никто не имел права вторгаться, разве что самые родные и близкие. Зиг, например, тоже умел надолго замолкать, а сейчас вот скачет с ветки на ветку, хвост распушил! Ну что за брачные танцы? Не стыдно разве?

Я вздохнула. Конечно, можно было его одернуть, велеть вести себя прилично, но я знала, что этого делать не стану. Пусть наслаждается жизнью, коль ему так хочется. Зачем ломать чужое счастье, даже если он всего лишь птица? Да, птица, но моя, родная…

— Фрейлейн Гертруда, чего грустите, — вкрадчивый, противный голос Казика раздался прямо у меня над ухом. — Разве это прилично — молодой невесте стоять, опустив голову, хмуриться…

— Вы что-то хотели? — я стремительно обернулась. — И как ваше здоровье, герр Хогберг? Хорошо себя чувствуете? Живот не болит? Может быть, пирогов вам напечь?

При упоминании пирогов Казимир заметно так дернулся и скривился.

— Спасибо, — пробормотал он, — не нужно. Я на правильном питании.

— Так я могу приготовить диетические пироги. Я ведь не Барбара, приворотные зелья туда не подсыпаю, и есть их можно, не боясь отравиться.

Мужчину заметно перекосило. О подвиге Барбары на поприще разлучения меня и Людвига он до сих пор вспоминал с ужасом, наверное, настолько сильно испугался, что умрет от отравы, оказавшейся плохо сваренным любовным зельем, что никак отойти не бог. Барбара же, явно дома узрев остатки начинки, точнее, то, во что они превратились, была в ужасе и осознала, что натворила, потому что и носа в моем доме не показывала. Иоганна тоже не приходила, наверное, утешала подругу и пыталась убедить её вести себя, как ни в чём ни бывало.

Зря! Я ведь сильная ведьма, могу, если понадобится, и проклясть достаточно серьезно. Хорошо, что мне это не нужно…

— Не стоит, — прошипел Казимир. — Вы лучше расскажите мне, Гертруда, приятно ли это — целовать собственного палача?

Вопрос прозвучал очень коварно. Я бы даже сказала, слишком коварно. Мы с Людвигом, понятное дело, не особенно афишировали то, при каких условиях познакомились, но государственному досмотрщику, само собой, было все известно, ведь именно фон Ройсс был записан в моем личном деле ведущим инквизитором. Я до сих пор вспоминала о тех часах, проведенных в ведьминской тюрьме, с содроганием. Огонь не успел до меня добраться, и Людвиг убеждал, что не позволил бы случиться ничему плохому, но он не мог… Просто не мог отпустить меня. Это означало бы смерть для двоих.

Я пыталась ему верить. В конце концов, я была не единственной ведьмой, которую сняли прямо с костра, уверена, нас по всей стране довольно много. И некоторые мои сестрицы по несчастью, загнанные к столбу гораздо позже меня и получившие весточку о свободе в ту же секунду, что и я, обгорели куда сильнее, и их приходилось исцелять.

— Мы с Людвигом, — я надеялась, что моя улыбка, натянутая и холодная, покажется Казимиру хоть немножечко естественной, — давно уже обсудили между собой этот вопрос и пришли к решению, которое устраивает нас обоих. Мы просто не вспоминаем о том, что было… Возможно, и напоминать не стоит?

— Я пытаюсь уберечь вас, фрейлейн Гертруда, — Казимир придвинулся ко мне ещё ближе, настолько, что я даже могла чувствовать его дыхание на своей щеке. — Вы — наследница огромных земель… Вы могли бы выбрать себе в супруги кого угодно! Тем не менее, вы предпочли остановить свой выбор на инквизиторе, который привязал вас с к столбу, подбрасывал дрова к вашим прекрасным стройным ногам! Будь вы толстой, страшной, прыщавой… Понятно, что вы были бы рады и такому предложению…