Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина! - Олег Таругин

– Ну, вообще-то не совсем, если честно. Мне передали, что если ты не… ну, в смысле…

– Кони двину? – понимающе кивнул комиссар безопасности. – Ты ведь это имел в виду?

– Ф-фух, – шумно выдохнул товарищ. – Вот снова ты – только к одним твоим дурацким словечкам привыкну, так ты новые выдумываешь, еще более бредовые. Кони двинуть – это, типа, помереть, что ли? Ну, навроде «ласты склеить», как ты раньше выражался?

– Угу, – с трудом сдержав смех, подтвердил Кобрин. – Вроде того. И что?

– Что-что… – угрюмо буркнул Витька. – То, что только в этом случае меня в подробности посвятят. Но не раньше. Почему – понятия не имею.

– Ладно, понял я все, не напрягайся. Про то, что новых покушений не было, даже не спрашиваю, ты б уже сказал. Кстати, насчет покушений: откуда тот врач синильную кислоту взял, выяснили? И как она в летучем состоянии оказалась, мороз ведь стоял?

– Выяснили, да не все. Ампулу он изъял из тайника за час до покушения, кто делал закладку – не знает. А в чемоданчике у него химическая грелка имелась, типа, чтобы ценные препараты не замерзли. Задачей было разбрызгать содержимое непосредственно на лицо или грудь товарища Сталина, в идеале – так и вовсе раздавить емкость перед ним. Так что ты вовремя успел, Серега, хоть сам в итоге и надышался…

– А парад? Как все прошло?

Зыкин снова улыбнулся:

– Да нормально, никто ничего не заметил, ни зрители, ни участники. Официально объявили, что микрофон сломался. А речь на следующий день перезаписали – ну, как ты и рассказывал. Правда, трибуну не в самом Кремлевском дворце построили, а во внутреннем дворе, чтобы, значит, реалистичнее вышло. Власик противился, как мог, но Иосиф Виссарионович на этом лично настоял.

Помолчав пару минут, Кобрин ободряюще подмигнул боевому товарищу:

– Ну, коль так, значит, не сильно-то и много я пропустил. Работаем дальше?

– Ага, работаем! – просиял Зыкин. – Серега, ты это – посиди пока, я сейчас насчет твоей формы распоряжусь и эту, как ее? Выписку из истории болезни возьму, для личного дела пригодится, а то мало ли что. Полчаса, не больше. А потом сразу в наркомат поедем, машина внизу ждет.

Добро?

– Вот другой бы спорил, но не я, – пожал плечами комиссар госбезопасности. – Иди уж, распоряжайся, товарищ самый старший майор!

– Я живенько, одна нога тут, другая – там.

– Валяй.

Ощутив, как закружилась, обволакивая разум уютной ватной пеленой, голова – видимо, сказывалась проведенная на госпитальной койке неделя, – Сергей устало опустился на подушку. Отчего-то внезапно сильно захотелось спать, и Кобрин раздраженно сморгнул: с чего бы вдруг? Уж что-что, а выспался он за эти дни на недели вперед. По крайней мере, после того, как пришел в себя спустя несколько суток после несостоявшегося покушения.

Или… он ошибается? И причина вовсе не в этом? А в том, что… Неужели?! Ох, твою ж мать, как же не вовремя-то!..

Интерлюдия (продолжение). Земля, далекое будущее, альтернативная историческая линия

Разумеется, Вашингтон не собирался сдавать позиции, и США ввязались в Китайскую войну 1954–1959 годов, поддерживая генералиссимуса Чан Кайши и Гоминьдан. Несмотря на военную помощь и действия экспедиционного корпуса, войска КНР, получившие сначала японское, а затем и куда более совершенное советское оружие, потихоньку давили противника, и в пятьдесят пятом американцы все-таки применили свою новую разработку. Нужно ведь было испытать А-bomb в реальной боевой обстановке?

Вот они и испытали. Правда, ценой этому стал окончательно потерянный Китай и множество весьма серьезных проблем с «мировым сообществом», чего в тот момент никто из американцев не ожидал. Реакция СССР, как и предупреждал кремлевский вождь, оказалась мгновенной и жесткой: военно-морская база «Новый Шанхай» уничтожена ядерной ракетой, превосходящей по мощности американскую бомбу как минимум вдвое. Буквально на следующее утро СССР созвал экстренное заседание Совета безопасности ООН, созданной на год позже реала, в декабре сорок пятого после единственной за всю войну встречи Рузвельта, Сталина, Де Голля и Этли в июле того же года в Риме. Штаб-квартира размещалась в шведском Гётеборге.

Подавляющим большинством голосов Совбез осудил «агрессивные действия Соединенных Штатов, применивших бесчеловечное оружие, что повлекло за собой огромные и ничем не оправданные жертвы среди мирного населения». С подачи Москвы на США были наложены жесточайшие санкции. Американский представитель в Совбезе в знак протеста покинул заседание перед голосованием по этой резолюции, но это уже ничего не могло изменить – авторитет СССР после победы в Мировой войне слишком велик. За то, что посол по непонятным причинам не воспользовался правом вето, впоследствии он был затравлен на родине и с криком «русские идут!» выбросился из окна небоскреба.

В конечном итоге американцы оказались в международной изоляции – по сути, в их распоряжении отныне только оба американских континента, Австралия с Новой Зеландией да Великобритания с ее африканскими колониями. В которых, увы и ах, уже весьма заметно маячил призрак местных национально-освободительных революций, причем безо всякого участия Москвы – просто время пришло. При этом госдеповские аналитики отлично осознавали, что и с Южной Америкой подобное положение дел не может длиться вечно, революционные настроения там тоже весьма сильны и с течением времени станут только усиливаться. Особенно если комми решат вмешаться, помогая оружием, деньгами и, самое главное, военными инструкторами…

Озвученные Кремлем условия снятия санкций были просты: полный отказ от ядерного оружия… которого в США аж целых две единицы, поскольку третью бомбу они только что применили в Китае. Через неделю игнорирования этого мирного предложения на крупнейшей в стране станции, производящей оружейный уран, произошла серьезная авария, в результате которой территория штата оказалась сильно заражена. СССР предлагает помощь в ликвидации последствий, но Вашингтон отказывается, однако в течение следующего года военные контингенты США и союзников были выведены с китайской территории, а спустя еще три года армия Гоминьдана капитулировала. Впрочем, в Южном Вьетнаме американцы все еще копошились, не собираясь так просто сдавать позиций.

В том же 1955-м большевики вывели на орбиту первый искусственный спутник, заявив при этом, что еще через три года в Космос отправится уже человек, и потому настроения в американском (и западном в целом) обществе весьма непростые. Русские не обманывают, и 12 апреля 1958 года никому не известный выпускник Оренбургского летного училища лейтенант Юрий Гагарин совершил первый в истории Земли космический полет, приземлившись уже майором – товарищ Сталин любил хорошие шутки, особенно если их не способны понять заклятые враги…

Нужно ли говорить, что после всех этих событий большая часть европейских стран благополучно перешла под эгиду СССР? Тем более большевики вовсе не настаивали на обязательном принятии их идеологии, которая за прошедшие годы претерпела весьма существенные изменения, сути которых бывшие союзники так до конца и не поняли. Кроме основной идеи, разумеется, озвученной их усатым вождем еще в начале пятидесятых: «Мы больше не собираемся устраивать мировую революцию и строить утопическое общество; наша цель – достичь высочайшего уровня жизни нашего населения, вынесшего на своих плечах все тяготы самой страшной и кровопролитной в человеческой истории войны. А коммунизм? Это светлое будущее единого человечества. Всего человечества! И мы от него, понятное дело, никоим образом не отказываемся. Но коммунизм – это, прежде всего, общество новых культурных и образованных людей, не знающих голода, нужды, угнетения и вражды! И наша задача дать ему шанс. Вырастить поколение настоящих коммунаров, а заодно за порядком в мире приглядеть, чтобы какой новый Гитлер не появился…»